Сразу же после очередного приезда в Петроград Рейли направился прямо в Петроградскую ЧК и разыскал там «товарища Орлинского», то есть Орлова. Орлов выписал ему подлинный мандат на имя «уполномоченного ВЧК Сиднея Георгиевича Рейлинского». Разумеется, с подобным документом он мог чувствовать себя гораздо увереннее. «Одно время, — вспоминал Рейли, — я был комиссаром по перевозке запасных автомобильных частей во время эвакуации Петрограда, что мне давало возможность свободно двигаться между Москвой и Петроградом, даже в комиссарском вагоне».
Выводы Рейли о том, что власть большевиков опирается лишь на меньшинство и террор чекистов и что русским контрреволюционерам, которых во много раз больше, не хватает только вождя, чтобы совершить переворот и привести к власти новое правительство, которое тут же объявит войну Германии, разделяли далеко не все. Прежде всего Роберт Брюс Локкарт. Он не без основания считал, что подобные донесения подталкивают Великобританию к принятию решения о военной интервенции в Россию. Сам Локкарт был ее противником настолько долго, насколько мог позволить себе в своем положении полуофициального представителя правительства Его Величества.
Более того, Локкарт был уверен, что та ситуация в России, которая описывалась в разведывательных донесениях из Москвы, далеко не всегда соответствовала истинному положению дел. Вину за это он возлагал непосредственно на разведчиков. «Покупка информации толкает к ее придумыванию, — писал он. — Но даже выдуманные сведения менее опасны, чем честные доклады людей несомненно храбрых и одаренных лингвистическими способностями, но не умеющих формировать надежное политическое суждение». Здесь Локкарт весьма прозрачно намекал на Рейли.
В своих донесениях в Лондон он пытался доказать, что подобная оценка ничем не оправдана и что все обстоит куда как серьезнее. Симпатий к большевикам Локкарт не питал, но понимал, что «большевизм, независимо от его пропаганды мира и его фанатичной экономической программы, одухотворен идей и не является просто восстанием черни, руководимым германскими агентами». «Если каждый, — писал он, — кто понимал, что здесь нарождается нечто даже большее, чем во Французской революции, заслуживает эпитета “красный”, в таком случае я был красным».
Надо сказать, что позиция «товарища Рейлинского» в это время оказалась ближе руководству британского Форин Оффис, нежели доводы Локкарта. К ним отнеслись холодно, и жену Локкарта, которая находилась в Лондоне, предупредили — если ее муж не угомонится, его карьера может закончиться.
«Мне следовало выйти в отставку и вернуться домой», — вспоминал Локкарт. Но он этого не сделал. Среди главных причин он называл личные обстоятельства (хотел остаться в России из-за своей любовницы Марии Закревской-Бенкендорф) и желание все-таки способствовать успеху британской политики в России, даже несмотря на то, что совсем недавно он был с ней не согласен. Локкарт перешел в лагерь сторонников интервенции, но продолжал надеяться, что в Лондоне учтут его опыт и знание русской действительности. «До самого конца, — отмечал Локкарт в мемуарах, — я продолжал твердить, что без отправки крупных воинских сил со стороны союзников все предприятие обречено на неудачу… Я проповедовал глухим».
Вскоре Локкарта известили: британское правительство приняло решение о начале интервенции. Но еще до ее начала вокруг союзных миссий в Москве начали сгущаться тучи. «Чем больше становились надвигавшиеся на них опасности, тем энергичнее затягивали большевики поводья», — констатировал Локкарт.
Это объяснялось еще и тем, что по Москве начали ходить слухи о том, что кто-то скоро должен убить графа Мирбаха — немецкого посла.
«Одним ударом раскрыть все нити заговора»
«Средний обыватель был в полной уверенности, что именно [посол Германии] Мирбах контролирует пролетарский режим. Любые жалобы на действия Кремля адресовывались только ему, и даже монархисты всех мастей искали защиты у Мирбаха» — так описывал свои ощущения от обстановки в Москве перед своим отъездом из России Александр Керенский.
«Все антисоветские части русского общества считали, что большевики продались немцам, и люди, не бывшие германофилами, стали сторонниками Антанты исключительно из-за ненависти к большевикам», — подтверждал и Джордж Хилл.
Весь июнь в Москве действительно ходили слухи о возможном покушении на Мирбаха. Глава ВЧК Феликс Дзержинский вспоминал, что немцы были очень встревожены. Они даже передавали в ВЧК и Наркоминдел данные о подготовке заговора против посла, а заодно и против советской власти, и даже предоставили список адресов, где можно было задержать заговорщиков. Как говорил Дзержинский, немцы предлагали «одним ударом раскрыть все нити этого заговора».