Склон горы за Камрю оказался очень крутым. Кедры, лиственницы и пихты растут на нем густо, близко Друг к другу. Почва мягкая, покрытая толстым зеленым мхом, под которым, однако, тут и там прячутся опасные острые камни. Весь склон неряшливо завален дикой древесиной. Стволы поваленных деревьев лежат, все до единого, ветвистыми верхушками книзу по склону. А вывороченными корнями, с прилипшими к твердым щупальцам побелевших корней огромными кусками сухой земли, кверху. Нижние ветки деревьев придавлены тяжестью павших исполинов. Они обломились и хаотически рассыпаны вдоль мертвых стволов. Боковые и верхние ветки пока целы, но иголки почти все уже пообтрепались и опали, а сама древесина высохла, приобрела хрупкость и остроту. Упавшие деревья ощерились острыми сухими ветками во все стороны, как огромные, вытянутые поперек склона деревянные противотанковые ежи. Они словно нарочито разбросаны каким-то злодеем поперек горы, чтобы пройти и проехать здесь никому не было никакой возможности.
Удручающую картину бескрайней непроходимой чащи дополняют мерзкие кусты, густо покрывающие все свободные промежутки между деревьями. Все они пыльные, колючие, дерущие кожу рук и ткань курток, с тонкими гибкими веточками, переплетенными между собой как грязные запутавшиеся волосы. Продирание сквозь эти колючие заросли само по себе требует много усилий и вызывает немало злых чертыханий и пота на наших горячих лбах.
Тропа, хоть и заросла и завалилась по причине редкого пользования, все же отчасти видна. Но сплошь перекрыта при этом разнообразными препятствиями, главным образом поваленными деревьями. Ее давно никто не чистил. Пропилы толстых поперечных стволов встречаются, но очень старые, давно почерневшие. Свежеповаленные же кедры-великаны перегораживают дорогу беспрепятственно, не со всех еще даже облетела мягкая кедровая хвоя.
Скорость нашего движения падает до черепашьей. Следующие четыре километра мы преодолеваем за два с лишним часа тяжких трудов. Нам приходится то и дело съезжать с тропы, ища объезды на крутом горном склоне. Группу ведет, зорко вглядываясь вперед и беспрерывно крутя головой, Толя. Ербулан страхует группу сзади, помогая выбираться тем, кто застрял.
Всякий раз, когда дорогу перегораживает очередное огромное дерево с высоко торчащими вверх ветвями (а это происходит поминутно), Толя выглядывает, как бы ловчее его обогнуть –
Кусты сменяются кустами, переступаемые деревья – другими переступаемыми деревьями, завалы – новыми завалами. Всюду на нашем пути чаща и бурелом, отовсюду слышатся сопения и трески. Ни единого метра пути мы не едем по ровной дороге. Лошади замирают перед торчащими обломанными ветками, страшась перепрыгивать их, боясь пропороть всеми этими острыми сучьями беззащитное теплое брюхо. Всадники соскакивают с седел, сами едва не падая на крутом склоне, тянут упирающихся коней через поваленные деревья. То и дело у кого-то соскальзывает со спины коня седло, то и дело кто-то сваливается на мох или заблуждается в кустах. Стоит одному зазеваться у завала, как остальная группа уметывает далеко вверх или вниз, тут же теряясь в зарослях. Пять минут задержки, и уже не докричишься. Взмыленные проводники бегают взад и вперед по крутому склону, подвязывая седла, хлеща заупрямившихся лошадей по бокам веревками, вытаскивая обратно к тропе заблудившихся путешественников. Кожаные сумины, висящие по бокам коней, цепляются за сучья, громко трещат и рвутся. Вечером нам предстоит латать их. Скоро у всех лошадей и людей побиты и ободраны до крови ноги, а у людей – еще и руки.