Сияющий Алтай. Горы, люди, приключения

По Долине фруктов вереницей тянутся тяжело груженные фуры – вверх, на север, к Сайрам-Нуру. Здесь дорога Пересекает горы и идет дальше – на Урумчи. Хитроумные и жадные китайские грузоперевозчики, стремясь к экономии, безбожно перегружают длинные, с высокими бортами грузовики, от чего они надрывно ревут, поднимаясь на перевалы, а частенько и переворачиваются из-за перегруза. Вот и сейчас мы застряли на спуске с высокого перевала. Впереди кран поднимает перевернувшийся грузовик, кабина которого смята в лепешку. Жив ли шофер? Накрапывает дождь. Под откосом рассыпавшийся черный, словно смазанный жирным маслом, уголь-антрацит. По склонам гор стоят бараны. Они равнодушно щиплют траву и изредка посматривают на аварию. Мы тоже сгрудились на обочине и смотрим, и ждем когда расчистят дорогу, вместе с жирными баранами «Небесных Гор».

Ханъцы (китайцы), дунгане

(китайцы-мусульмане) и уйгуры (во времена Рериха их называли сартами) в горах не живут. Их мир – оазисы Кашгарии и Джунгарии. Горы – место жительства монголов, казахов, калмыков. В горах всюду можно увидеть белые с красным орнаментом монгольские или серые войлочные казахские юрты. Множество овец и коз, лошадей. От очагов идет белый дым. Казахи подрабатывают, катая на своих быстрых лошадках туристов. В горной долине к югу от Урумчи моим «гидом» был десятилетний Мохаммед – с белозубой улыбкой и хриплым смехом. Я вспоминал из своего детства, проведенного в том числе в Северном Казахстане, разные казахские (тюркские) слова. Я называл их Мохаммеду, и так постепенно мы нашли общий язык – из целой полдюжины слов. «Шайтан» (черт),

«шайтан-арба» (машина), «ишак» (ишак), «кеть» (проваливай!),

«арба» (повозка), «джигит» (наездник) – кто бы мог подумать, что в горах китайского Тянь-Шаня я отыщу столько общих слов с местным мальчишкой-казахом!

Близ казахстанской границы у города Жаркент (Панфилов) расположена знаменитая Кульджа

(по-китайски – Инин) – важный и древний торговый центр. До Алма-Аты отсюда всего 200 км. В приграничных магазинчиках всюду торгуют российскими и казахстанскими товарами, в том числе всяческим шоколадом-мармеладом. Продавщицы все поголовно знают по-русски. Полно вывесок на русском языке, типа «Вкусные обеды – недорого». В Кульдже живут главным образом дунгане.

Когда-то Кульджа была частью Российской империи. Приехав в город, я остановился в бывшей резиденции русского, а потом советского консула. Резиденция – это большой парк в самом центре города, с несколькими зданиями на территории. В том числе небольшими, чисто русскими одноэтажными домами, времени постройки, возможно, конца XIX – начала XX в. В парке выстроились по аллеям типичные для России чугунные фонари, на которые теперь привязаны красные китайские фонарики. В бывшем доме консула висят русские хрустальные люстры, в комнатах темнеют круглые чугунные печи с маленькими дверцами. Теперь в спальнях консула стоят столики с зеленым сукном и по вечерам китайцы (постояльцы гостиницы, устроенной в консульстве) играют за ними в кости и карты. Парк совершенно русского вида, с ручьем и широкими аллеями, теперь объявлен ботаническим садом. На огромных старых тополях и вязах я нашел таблички с датами посадки – 1908, 1898 и даже 1888 г. Когда-то здесь было много русских, особенно в 1920–1930 гг., бежавших от революции и Гражданской войны. Всего в Синьцзяне тогда проживало выходцев из России от 20 до 50 тыс. Много их было также в Урумчи. Я видел в Кульдже и бывшую русскую школу – ее во что-то капитально перестраивают. Школа закрылась в 1960-е годы, в эпоху маоистской «культурной революции». Последние русские (в основном белорусы) уехали из Кульджи в Австрию. Очень мало теперь осталось русских и в Урумчи.

В Кульдже лучшие в Китае персики – неровные, приплюснутые, буроватых оттенков. Совсем не те краснощекие красавцы, которые мы покупаем в московских супермаркетах. Однако, разломив и попробовав их мякоть, понимаешь, почему в багаже каждого китайца, вылетающего из Урумчи в Пекин или в Шанхай (рядом с хамийской дыней, рядом с гроздьями турфанского винограда, рядом с бесподобными карлийскими грушами), обязательно лежат кульджийские персики! Наш друг Ли долго торговался с местными крестьянами, выбирая нам их на ужин. Он ходил, пробовал, уходил, возвращался, требовал скидки. Крестьяне не уступали цену, пришлось брать, как есть – по 60 рублей за огромную корзину сладких, как божественный нектар, кульджийских персиков!

Птица-Синьцзян, когда-то полная российского духа, улетает от России все дальше… Ее огромный хвост – западные киргизские и казахские хребты Тянь-Шаня – с жемчужиной Западного Тянь-Шаня (Иссык-Кулем) все еще слышит всюду русскую речь и помнит прошлое великой некогда империи. Но нить памяти истончается. Белые кости ханьских игроков стучат о зеленое сукно все громче. И все сильнее удивление мне кульджинцев – «ол-лло-са?!»(«русский?!»)