Сияние твоего сердца

– Ты смеешься? Променять все мои возможности на… это? – Я указываю на девушкуофициантку, убирающую чашки с соседнего стола. – На работу с утра до ночи? На съемную конуру с мебелью в кредит? На то, чтобы каждый день пахать и пресмыкаться, а по воскресеньям гулять в парке, держась за руки? Скучища…

– Ну, гулять в парке, держась за руки, на самом деле не так уж и плохо, – тихо отвечает Ливень, снова опуская голову.

Я смотрю на него с усмешкой. Мне его не жаль.

– Угу. Может, мы еще купим парные пижамы и будем кормить друг друга мороженым с ложки? Смотреть «Нетфликс» в обнимку, придумаем друг другу милые прозвища? Ливень, это просто грустно и убого – быть человеком. Все эти истории с чашкой шоколада и теплым пледом, все эти ваши «простые радости», высокая философия счастья – это просто жалкие попытки выжить в серости. Доказать себе и окружающим, что в твоей жизни есть что-то хорошее, что ты просветленный буддийский монах, а не посредственность, которая никогда не сделает ничего значительного, будет так и крутиться изо дня в день, как хомячок в колесе, просто чтобы обеспечить себя самым необходимым. И – о чудо! – случилась любовь, кто-то хочет меня не только трахать, но и ходить со мной в супермаркет за продуктами по акции, икеевскую мебель собирать. Какая милая картинка! Смотрите все: у меня есть бойфренд, цветной пледик, сшитый детьми в Бангладеш, и ведро растворимого какао. Моя жизнь состоялась!

Я говорю все громче, Ливень не перебивает, только сжимает кулаки, и у него снова взгляд приговоренного к смерти – и на этот раз казнь состоялась. Дискорды вымещают свой гнев на окружающих, лампириды – на себе. Он любит меня и не может ранить, поэтому страдает сам. А мне плевать.

– Радоваться простым вещам не значит быть посредственностью, – отвечает он спокойно и уверенно, но голос его все равно дрожит. – Это значит быть благодарным за то, что есть. А не стремиться везде быть первым и не купаться в деньгах – это не значит быть слабым или недалеким, это значит по-другому расставлять приоритеты.

– Как хорошо сказано! Это ты у своего психолога научился?

– Сэйнн, перестань…

– О нет, мне правда интересно. Тебе, наверное, там, на терапии, говорили, какая ты хрупкая, уникальная снежинка, которую кто-то неосторожно раздавил сапогом. Но надо быть собой, следовать своим чувствам – и плевать, что при этом ты не можешь заработать даже на приличное жилье. Но в этом, конечно, виновата твоя детская травма, а не финансовая безграмотность…

Ливень бледнеет – это сильный и довольно точный удар, потом говорит сквозь зубы:

– Зато ты очень грамотная – тебе платят просто за то, чтобы ты никого не убила.

Я вкладываю в свой голос как можно больше презрения:

– Ты понятия не имеешь, какую цену я плачу за то, что у меня есть. Тебе не нравится то, как я живу, но тебе просто нечего мне предложить, кроме «любви». – Я показываю пальцами кавычки. – Ты жалкий, Ливень. У тебя всего один раз в жизни случилось несчастье, из-за этого страховая оплачивала тебе годы психотерапии и все кудахтали над тобой, как курицы над яйцом. Ты не способен меня выдержать. Я никогда не согласилась бы стать человеком ради такого, как ты. Я лучше пойду по стопам моего настоящего отца. Хотя он и был чудовищем, но, по крайней мере, не глотал таблетки, как последний дебил…

Как я и думала, последняя фраза становится той самой соломинкой, переломившей хребет верблюду.

– Хватит! – вскрикивает Ливень, так что на нас оборачиваются официантка и другие посетители. Потом говорит совсем тихо: – Уходи.

Его бьет мелкая дрожь, которую он очень старается скрыть, глаза намокли и стали совсем детскими, а закушенные губы только добавляют сходства с расстроенным ребенком. От всего этого он кажется мне еще более жалким.

Я встаю, подхватываю куртку и рюкзак. Бросаю через плечо:

– Спасибо за кофе.

Дверь захлопывается у меня за спиной, оставляя меня в дождливой темноте, а его – в кругу слабого света, который лишь мнимо защищает от монстров. Впрочем, когда я ухожу, все монстры следуют за мной.

* * *

Виктория сидела в плетеном кресле на террасе, когда я подъехала к ее дому и остановилась напротив. Из ее свиты рядом были только Ника и еще две девочки, остальные или разъехались по домам, или их не было видно. На столе перед ними стояли коробки с пиццей, бутылки с газировкой, стаканы и разноцветные упаковки Katja [35]. Все были так заняты едой и разговором, что минут десять не замечали меня, а я просто стояла и ждала, я знала, что спешить некуда.

Виктория увидела меня первая.

– Ты что, не наелась, Сэйнн? Пиццы захотелось? – крикнула она и подняла над коробкой кусок, весь в нитях плавленого сыра. – Иди сюда, угощу.

Свободной рукой она поманила меня к себе и изобразила улыбку. Подружки захихикали. Я продолжала стоять.

– Ну иди же, – снова позвала Виктория приторно-ласковым голосом. – Мы тебя не обидим.

После того как я снова никак не отреагировала, она отложила пиццу, встала и пошла ко мне сама.

– Ты чего сюда вообще пришла, а? – выкрикивала она на ходу. – Мало получила? Так я добавлю, до старости вспоминать будешь…