Сияние твоего сердца

Его взгляд – ледяной, непроницаемый, как броня инкассаторской машины, – вдруг становится теплым, почти отеческим. Как будто еще секунда – и Фабио приобнимет меня за плечи и даст в руки чашку с горячим шоколадом. Я отпиваю остывший кофе и запихиваю ногой рюкзак с прохода подальше под стол – еще утащат, народу вокруг полно.

– Я пришел рассказать тебе правду, – говорит Фабио.

– Начинайте.

– Ты не умрешь без эликсира.

– Это я уже поняла. Дальше.

– Видимо, не совсем поняла. Он действует и правда продлевает жизнь, но слишком дорогой ценой – с ним дискорды постепенно теряют свою силу. Но ты можешь обойтись без него.

– Как?

Он ждал этого вопроса – конечно, знал, что я его задам. И я подозреваю, что он не намерен выдавать мне ответ сразу – он потребует за него некую цену.

Фабио откидывается в кресле и какое-то время смотрит на проходящих мимо людей. Вскоре я замечаю, что люди не приближаются к нашему столику и не занимают соседние, хотя место популярное и все кафе на улице битком набиты.

– Давай начнем с самого начала. Семья, из которой ты происходишь, особенная. Обычно дискорды не рождаются несколько поколений подряд, но в нашем роду они были всегда. Мы происходим от семьи, жившей в Риме во время великого пожара, уничтожившего город. Говорят, что один из наших предков этот пожар и устроил, мне нравится так думать, но врать не буду – подтверждений этому нет. Но что точно – наши предки были из тех, кто не согласился на сделку с лампиридами. Когда Александрия Августа (странная то была женщина – сумасшедшая, но умная, опасное сочетание) стала проповедовать Контракт как избавление дискордов от ранней смерти, а тогдашний император отвалил немерено золота и обещал нам любые блага, лишь бы мы согласились, сразу стало понятно, что тех, кто не пойдет на сделку, уничтожат. Да, мы сильные, но людей больше, у них армия и все ресурсы – битва может быть долгой, но наш род пострадает, может быть даже прервется. Тогда наша семья решила бежать из Рима и укрыться в храме Дискордии, о котором император, судя по всему, не знал, иначе давно стер бы его с лица земли. Как ты понимаешь, стоило туда прийти, погибли почти все. Дискордия иногда испытывает и своих тоже, и выживает тот, кто ей наиболее близок. Тот, кто сумел принести разлад и выйти сухим из воды. Им оказался старший сын семейства, Марк Каниний Ребел, которому тогда было без трех дней двадцать один. Он прошел испытание, полностью освободившись от человеческих условностей, и Богиня сделала его еще сильнее. Так появился род тех, кого вы зовете звартхартами и кого в старинных текстах зовут di inferi, – существа, наиболее близкие по своей сущности к первозданному хаосу. Фамилия дель Оро появилась несколько веков спустя, в результате брака одного из потомков Марка Каниния с принцессой с одного из полинезийских островов, который мы в результате получили в свое владение почти на пятьсот лет. Оро – так местные зовут своего бога войны. Интересно совпало, тебе не кажется?

Каниний. Род Собаки. Очень подходящее имя. У меня перед глазами все еще стоит полумрак храма, я слышу крики, чувствую запах крови. Значит, на древних каменных стенах не только человеческая кровь, но и наша тоже. Я моргаю, возвращаясь в реальность, потом оглядываюсь вокруг. Мы сидим одни за столиком на краю безлюдной улицы, кафе закрыто, вывеска погашена, и только черная вода в канале бликует от редких уличных фонарей.

– Ближе к делу, пожалуйста. – Я вздыхаю и со скучающим видом закатываю глаза. У этого типа есть ответы, которые я искала всю жизнь, а он растягивает свой рассказ, как сюжет мыльной оперы. – При чем тут я? Чего вы от меня хотите?

Фабио улыбается:

– Терпение, Сэйнн. Хотя им, я слышал, ты не обладаешь. Так вот. Хотя Марку удалось вернуть себе первозданную сущность дискорда, со временем генетические цепочки вновь истончились. Особого выбора у наследников не было: близко-родные браки – плохая идея, а другие дискорды, принявшие эликсир, не так сильны. Поэтому, чтобы сохранить наш род, нам приходилось снова и снова возвращать себе силу. Нечасто, не каждое поколение, но время от времени. После того как две мои старшие сестры умерли, едва им исполнился двадцать один, – одна от редкой формы пневмонии, а другая от остановки сердца, – я понял, что эта честь выпала мне. В семьдесят восьмом году у меня были гастроли по Франции, и после одного из концертов в Марселе я решил устроить, так сказать, вечеринку для избранных…

– Стойте, – снова перебиваю я. – Так то нераскрытое убийство в элитном баре, два десятка посетителей и персонал – ваших рук дело?

Карел обожал пересказывать эту историю. Однажды октябрьским вечером в бар вошел неизвестный, лицо которого скрывала золотая театральная маска, застрелил владельца и его жену, а потом всех присутствующих, после чего бесследно исчез.

Фабио кивает, темные глаза поблескивают в полумраке.

– Скромность нам несвойственна, ты знаешь. Тем более ложная. Да, это сделал я. Только не своими руками. И выстрелить мне пришлось всего один раз – в кого именно, даже не помню. А остальное? Подумай, Сэйнн.