У Фрейра я прочитала, что раньше девушки северо-востока выходили замуж в тринадцать лет, в самом расцвете своей красоты, которая в пятнадцать лет начинала блекнуть. Один преподаватель представил мне свою дочь, очень красивую, сильно накрашенную, с горящими глазами, с красной розой на пышной груди, — четырнадцать лет. Мне никогда не встречались там подростки, только дети или сформировавшиеся женщины. Последние, однако, увядали не так быстро, как их предки; в двадцать шесть и в двадцать четыре года Лусия и Кристина Т. искрились молодостью. Несмотря на патриархальные нравы северо-востока, они пользовались свободой: Лусия преподавала, Кристина после смерти их отца управляла в окрестностях Ресифи принадлежавшим семье роскошным отелем, и обе немного занимались журналистикой, путешествовали. Это они возили нас на машине по Ресифи.
Мы видели Олинду, первый город, построенный в стране — на триста лет раньше Бразилиа — по чертежам одного архитектора. Он располагается ступенями на возвышенности в шести километрах от Ресифи и в неприкосновенности сохранил много старинных домов. После изгнания голландцев португальские мастера построили там церкви в сдержанно барочном стиле: несмотря на влажный аромат тропиков, я узнавала лестницы, порталы, фасады, растрогавшие меня на сухой португальской земле. Мы спустились на пляж без конца и без края: до чего же мне понравилась беспечность высоких кокосовых пальм рядом с величественным волнением океана! На воде сверкали белоснежные треугольные паруса жангад — паромов, сделанных из пяти-шести стволов чайного дерева, которые соединяются деревянными штифтами; они выдерживают волны в тихую погоду, но с трудом противостоят бурям: ежегодно многие рыбаки не возвращаются.
В Ресифи тоже есть красивые церкви в барочном стиле; тщательно отделанные решетчатые окна придают им очаровательно беззаботный вид. На рынке люди окружали рассказчиков историй; одни пели свои импровизации, другие зачитывали неуклюже иллюстрированные книжицы, но умолкали, не дойдя до конца: чтобы узнать его, требовалось купить книгу. В центре города старые площади были усажены темными деревьями, там были водоемы, магазины, бродячие торговцы, но стоило отойти подальше, и на иссушенных прямых улицах с облупленными домами и немощеной проезжей частью царили упадок и запустение. «В Ресифи, — рассказывал Бост, — под каждой пальмой — нищий». Нет, в этом году шли дожди, и местные крестьяне питались кореньями, но в засушливые периоды они стекались в город. На краю города Кристина показала нам район, где в деревянных бараках ютилось обездоленное население. Она рассказала нам о крестьянских союзах, при содействии Жулиана, депутата-социалиста и адвоката в Ресифи, они пытались объединить крестьян и проводить в жизнь аграрную реформу, туда входили некоторые из ее друзей.
В результате комбинаций, которыми бразильцы владеют в совершенстве, мы оказались обладателями четырех авиационных билетов на нас двоих; Амаду сделал так, что этим смогли воспользоваться Лусия и Кристина. Сам он провел молодость в Баие, где, кроме того, нашим гидом будет молодой преподаватель этнографии Вивалдо, метис со статью футболиста. К нам присоединилась Зелия Амаду, она прилетела на ночь позже. В нашей группе из семи человек все говорили по-французски и друг другу нравились. Для наших передвижений мы располагали микроавтобусом с водителем. Сартр чувствовал себя лучше; его обязательства ограничивались одной лекцией и двумя официальными ужинами. Мы провели очень веселую неделю.
Баия состоит из двух городов, соединенных подъемниками и фуникулерами, — один вытянулся вдоль моря, другой взобрался на вершину крутого берега. Всюду церкви. Одна из самых известных построена испанскими мастерами; ни одного дюйма гладкого камня: ракушки, розетки, жгуты, завитки, кружева. Португальские фасады выглядят строго, хотя внутри роскошь одерживает верх над хорошим вкусом: засилье чеканного золота, рельефы и подвески, птички, пальмовые ветви, бесы прячутся среди узоров стен и потолков; ризницы украшают столы из палисандрового дерева, дельфтский фаянс, португальские облицовочные плитки с голубым орнаментом, фарфор, золотые и серебряные изделия, восковые святые в натуральную величину, достойные музея Гревена: изможденные, со шрамами, с лицами, сведенными судорогой от боли или восторга, в париках из настоящих волос; и изображения Христа, иссеченного, в терниях, чьи раны кровоточат длинными красными лентами. Они вызвали в моей памяти фетиш Бобо-Диуласо.