Сила обстоятельств: Мемуары

Я задала классический вопрос: «Чем объясняются эти трансы?» Только «мать святого» имеет право имитировать их, дабы способствовать вселению ориша, и мне показалось, что одна из них действительно пользовалась таковым разрешением. Все наблюдатели согласно утверждают, что остальные не жульничают, и я готова дать руку на отсечение: для них, как и для зрителя, их преображение являлось неожиданностью, хотя и на невротиков или наркоманок они тоже не были похожи, в особенности старые: насмешливые и веселые, они приходили на кандомбле, преисполненные повседневного здравого смысла. Так в чем же дело? Вивалдо совершенно недвусмысленно, Пьер Верже с меньшей определенностью говорили о сверхъестественном вмешательстве. Амаду и все другие признавались в своем неведении. Ясно одно, что в подобных фактах нет ничего патологического, они культурного порядка; соответствия им встречаются всюду, где люди маются, оказавшись между двумя цивилизациями. Вынужденные приспосабливаться к западному миру, черные Баии, некогда рабы, ныне эксплуатируемые, испытывают гнет, который доходит до того, что лишает их собственной личности; чтобы защититься, им мало сохранять свои обычаи, свои традиции, свои верования, они культивируют приемы, помогающие им вырваться путем экстаза из пут того ложного обличья, которое им навязали. В ту минуту, когда они, казалось бы, теряют себя, в действительности они себя обретают: да, они одержимы, но одержимы своей истинностью. Если кандомбле и не превращает человеческие существа в божества, то, по крайней мере, с помощью воображаемых духов людям, низведенным до уровня скотины, возвращает их человечность. Немногие общества предлагают своим членам подобный шанс: реализовать свою связь со всеми не в повседневной банальности, а через самые сокровенные и драгоценные ощущения. Красочность кандомбле весьма умеренна и довольно однообразна, и если прогрессивные интеллектуалы уделяют этому явлению столько внимания, то потому, что — в ожидании грядущих перемен — оно поддерживает у обездоленных чувство собственного достоинства.

Поколесив по крутым дорогам — к счастью, Зелия обладала замечательным амулетом, оберегающим от несчастных случаев, — однажды утром мы остановились у двери, охраняемой одним эшу из самого старинного, самого обширного и самого прославленного кандомбле Баии. Это святилище, над которым властвует самая почитаемая из «матерей святых», для Баии то же самое, что Монтсерра в Испании, только эта религия служит бедным, а не богатым; вместо мрамора — глина, а вместо золотых и серебряных изделий — терракота, вместо больших органов — несколько барабанов. Огороженный участок находится на холме, там есть несколько домиков, где во время посвящения живут новообращенные и куда при определенных обстоятельствах возвращаются дочери и служительницы святых; есть большое помещение для танцев, построенное, как наши церкви, согласно правилам сложной символики. Бросив взгляд на эти постройки, некоторые из которых разбросаны на довольно большом расстоянии, мы вернулись к «матери святого»: у ее двери невесело клевали что-то две курицы, предназначенные для жертвоприношения. К ее кандомбле принадлежит семейство Амаду; непосредственно с ней они уладили вопрос о своих обязательствах, которые неукоснительно выполняют. Предупрежденная о нашем приезде, она надела самый великолепный свой наряд: юбки поверх накрахмаленных нижних юбок, шали, ожерелья, драгоценности. Она была живой, разговорчивой и насмешливой; жаловалась на Клузо, который хотел проникнуть в тайны, и пламенно восхваляла Пьера Верже, который привез ей из Африки различные предметы, что помогло укрепить ее отношения с ориша. Она сама побывала в Африке, и я так поняла, что, оказавшись перед выбором между божествами двух ее потомственных линий, она выбрала культ наго. Она немного говорила на языке наго: владение африканским языком необходимо для общения со святыми. Пока на кухне молодая женщина угощала нас едой, «мать святого» проконсультировалась с раковинами, дабы узнать, какое божество нам покровительствует. Для Сартра это был Ошала, а для меня — Ошун. «Я работаю во имя добра и никогда — во имя зла», — заявила она. Мы беседовали довольно долго. Соединение кандомбле и католицизма приводит порой в мелочах к нелепым результатам. Но в целом крестьянский фетишизм, встроенный в христианство, прекрасно сочетается с пережитками африканского фетишизма.

У отца Амаду были плантации какао, в девятнадцать лет в своем первом рассказе «Какао» Жоржи описал положение сельскохозяйственных рабочих. Позже в романе «Бескрайние земли» он изобразил мужество и преступления первых завоевателей леса, «колонистов», которые имели право распоряжаться жизнью и смертью бесчисленных рабов и решать свои споры с помощью выстрела. «Земля золотых плодов» воскрешает пришедшее им на смену поколение: торгашей и эксплуататоров, внешне соблюдавших видимость законов. В книге «Габриэла», имевшей в этом году огромный успех, Амаду снова описал Илеус, порт какао. Ему хотелось показать нам его.