Сила Слова в Древней Ирландии. Магия друидов

Данный эпизод на самом деле на структурном уровне гораздо сложнее, поскольку описывает не одно, а несколько действий друидов. См.: Ro chansat-side brechta druídechta ina agid coro gabait a chossa ┐ a lama conos tánic trell dia chéill. Ro boíseom dano oc cuingid digi chucu iar sin. Tucsat na druid dig ndermait dó.– «Пропели они друидические заклинания перед ним и держали его за ноги и за руки, пока не пришло прояснение его ума. Дали друиды напиток забвения ему». В дальнейшем рассказывается, что они также дали напиток забвения и его жене Эмер, чтобы она забыла о произошедших событиях (временный уход Кухулина в Иной мир из-за любви к сиде Фанд). В небольшом магистерском исследовании, посвященном теме чудесных напитков в ирландских саговых нарративах, высказывается предположение, что deoch dermait ‘напиток забвения’ представляет собой разновидность целебных зелий, точнее – некое питье, приготовленное при помощи одновременно трав и заклинаний (см. [Smeenk 2007]). Поскольку речь идет все же не о некой реконструируемой реальной практике, но скорее о реконструируемом восприятии преданий о применении магии в некоем абстрактном прошлом древне– и среднеирландскими фиксаторами преданий, то в данном случае уместным, может быть, окажется отсылка в теме «напитка забвения» у Вергилия. Как справедливо считают многие исследователи, как бы поздно ни сложилось в Ирландии само переложение «Энеиды

» как прозаического текста, латинский оригинал постоянно присутствовал в качестве некоего базового фонового знания в ученых кругах и во многом повлиял на компиляции автохтонной традиции. Для более позднего периода (VIII–IX вв.) восприятие «Энеиды» как своего рода «героического бэкграунда» становится в ирландистике уже общим местом. В Шестой песни «Энеиды» рассказывается о посещении Иного мира, в котором, в частности, пребывают и души тех, кому суждено возродиться на земле вновь. Эти души «с влагой летейской / пьют забвенье они в уносящем заботы потоке» (пер. С. Ошерова). В контексте эпизода из «Болезни Кухулина» в целом оказывается логичным, что герою и его жене после посещения Иного мира друиды также дают «питье забвения», но не только чтобы они не вспоминали о неприятном для их супружеской жизни эпизоде, сколько для того, чтобы они в дальнейшем не могли рассказать и о том, как устроен Иной мир. И в общем такая трактовка не исключает и понимания «напитка забвения» как лечебного средства. Все сказанное скорее было призвано показать, что ирландская монастырская нарративная традиция (как и галльские таблички с проклятиями) в огромной степени зависела от стоящей за ней традицией античной, позднелатинской – в частности, а также – раннехристианской в широком понимании этого понятия – то есть с ересями, разночтениями, глоссами и частичным непониманием друг друга. Естественно, в полной мере воссоздать указанный фон применительно к столь широкой теме как магия слова очень непросто. Но забывать об этом не следует.

Сказанное, наверное, актуально и для представления об исполнении магического текста именно как о пении.

С «пением» связано и первое употребление лексемы bricht

в древнеирландском, точнее, конечно, первая из дошедших до нас фиксаций. Так, в Миланских глоссах к комментариям к Псалтыри к псалму 57 (в отечественной традиции – 58), стих 6 даны латинский комментарий и ирландская глосса:

quae non exaudit vocem incantantium*. Et unefici incantantis sapienter…

*qui incantantes carmen

.i. in bricht. [Stokes and Strachan 1901: 260].

(ср. русск. пер.: «который не слышит слов обаятеля, заклинателя, искусного в заклинаниях»).

Естественно, наиболее ранняя по времени фиксации форма не обязательно должна быть воплощением исходной семантики лексемы. Более того, анонимный глоссатор употребил в данном случае ирландское слово для передачи не совсем понятной ему христианской метафорической реалии – incantatio. То есть пение, но пение, имеющее какую-то новую прагматику, причем несомненно злонамеренное. Но не обязательно связанное именно с магией (и как понимал магию древнеирландский глоссатор?!), по крайней мере – для святого Иеронима, давшего именно такой перевод текста псалма. В любом случае в указанном контексте древнеирландское bricht обозначает некий вербальный акт, но, повторяем, у нас нет достаточных оснований считать именно это употребление исходным.

Остановимся на двух примерах-контекстах, в которых лексема bricht оказывается не аморфно-синонимичной, а скорее семантически противопоставленной другой лексеме со сходным значением.