«С превеликой охотой остался бы я на земле всего день да ночь, лишь бы молва о моих деяниях пережила меня» (пер. С. Шкунаева).
Представим себе, например, Наполеона, которому предрекли бы, что его Русский поход потерпит неудачу, а сам он в результате потеряет власть над Францией и окончит свои дни на далеком маленьком острове. Разве отказался бы он от своих планов? Да тут, кстати, и представлять не нужно: известно, что французская прорицательница Мария Ленорман (1772–1843), к которой он обратился, предсказала ему поражение, одиночество и смерть в изгнании. Император был возмущен этим предсказанием, но все-таки от похода не отказался. И Наполеон, как бы к нему мы ни относились, навсегда останется Наполеоном. Она же предсказала С. И. Муравьеву-Апостолу, что он будет повешен. Но это не удержало его от решения «выйти на площадь» (см. [Лаврентьева 2006: 170–174]).
Предречению можно не поверить, его даже можно постараться избежать, однако вербализованное пророчество превращается в своего рода запрограммированное будущее. В традиции ирландской это превращается в своего рода стойкий мотив: будущее должно быть «рассказано», и рассказу этому необходимо следовать, потому что это будущее таким образом создано. Безусловно, сейчас мы можем объяснять поведение Медб (особенно в контексте знаменитой фразы юного Кухулина) как желание обрести бессмертную славу. Но вряд ли так понимал мотивации ее поведения компилятор эпопеи: она отправилась в заведомо неудачный поход именно потому, что предречение прозвучало, и поступить иначе она уже не могла.
Глава 8
Магия битвы-5. Внутренние конфликты, или Что скрывается за темными облаками
Продолжая двигаться по шкале ирландской истории хронологически, опираясь при этом, естественно, не на хронологию развития нарративной традиции, но на собственно ирландскую псевдоисторию, я хотела бы кратко остановиться на анализе саги, которая формально относится к историческому циклу и входит в миницикл повестей о правлении короля Кормака, сына Арта (о составляющих круг Кормака сагах – см. [Wiley 2008: 20–21; Dillon 1946: 15–29]). Мы увидим, что выявленные особенности применения словесной магии, которые характеризуют скорее магию Племен Богини Дану, начинают проецироваться и на специфику ее применения уже потомками сыновей Миля, т. е. гойделами. И носителями этого типа магии, естественно, оказываются друиды, действия которых, как я пыталась показать выше, в частности отличаются тем, что не имеют личной направленности. Естественно, сказанное в первую очередь применимо к магии как оружию, однако и в том, что касается частных предречений, как правило, они проявляют независимость и объективность. Вспомним: «и княжеский дар им не нужен»!
Итак, «Осада Друм Давгайре».
Текст саги сохранился в одной рукописи – так называемой «Книге Лисмора», датируемой примерно 1480 г., но представляет собой копию несколько более ранней версии, относящейся примерно к XII в. В то же время название саги – «Осада Друм Давгайре» (Forbais Dromma Damgaire) уже содержится в списке саг, которые должен был знать филид, в рукописи «Лейнстерская книга» (сер. XII в.)[113]
, однако нет оснований для того, чтобы быть уверенным в том, что в «Лейнстерской книге» имеется в виду именно этот текст, скорее – представленная ссылка отсылает к тому же сюжету, который мог быть известен и в более краткой и «мягкой» редакции.