Сила Слова в Древней Ирландии. Магия друидов

Меж тем вышли из стана ирландцев две женщины-филида, Фетан и Коллах, и принялись горевать да оплакивать Кухулина, говоря, что разбиты улады, пал Конхобар и что, с ними сражаясь, нашел свою гибель Фергус /…/ Поднявшись со своего ложа, перво-наперво расправился Кухулин с двумя женщинами-филидами, что притворно оплакивали его. Столкнул их герой головами, так что кровь да мозги окрасили его в алый и серый цвет [Саги об уладах 2004: 390, 396].

То есть, как мы видим, акт оплакивания до смерти Кухулин расценивает как вредоносную магию, и видимо, именно так трактовался этот эпизод и с точки зрения составителя текста и его аудитории. И оплакивание в данном случае, несомненно, является субвидом пророчества о предположительной (а на самом деле желаемой) скорой смерти уладского героя.

Интересно при этом, что русские русалки, мавки, лешачихи и проч. также могут предсказывать (или приносить?) смерть при помощи характерного стона или “воя”, хотя, как правило, в славянской традиции данный мотив не является распространенным. Ср. в данной связи интересный пример, записанный в Пермской области:

…Вот у Пантелея баба. Он в солдаты ушел – дак на второй год, считай, лешачиха навыла. Пришла под окна и выла до утра. Дак через месяц известие получила Пантелеиха, что мужика ее на манервах жизни лишили [Тихов 1993: 106].

Итак, суммируя все сказанное, мы можем сделать вывод, что во всех приведенных примерах применения магического слова (знака) в условиях войны случаи, названные мною тайно-диверсионными, характеризуются:

1) бесконтактным и не физическим (!) воздействием на жертву;

2) восприятием жертвой направленного на нее магического сигнала (как в виде вербального, так и в виде визуального символического кода);

3) вербализацией и/или визуализацией грядущей гибели, оформленной как прорицание;

4) реализуют тему контакта человека (если можно в полной мере отнести к данной категории персонажей ирландского эпоса) с представителем Иного мира. Во всяком случае – с лицом, обладающим даром магии.

Все сказанное, как ни смешно, применимо и к описанной ситуации со смертью Берлиоза. В любом случае магическое воздействие направлено на Судьбу жертвы, а не на ее психофизическое состояние.

Но все сказанное, однако, не дает нам достаточных оснований для того, чтобы понять, почему же все-таки королева Медб не отменила поход против уладов, хотя и было ей предречено, что ее войско ждет поражение, а многих – гибель. Дорис Эдель полагает, что причиной тому было не неверие словам пророчицы Федельм (с чем я, конечно, согласна), но военный пыл королевы Коннахта и желание во что бы то ни стало принять участие в походе, чтобы доказать и подтвердить свою власть над мужами-воинами. «Несмотря на то, что ей первой приходится услышать дурное пророчество, Медб настолько обуреваема честолюбием и жаждой битвы, что оказывается подобна боевому вождю, остановить которого уже невозможно» [Edel 2015: 222]. Отчасти, наверное, так оно и есть. Но можно предположить и другое: узнав о том, что самой ей суждено вернуться живой, Медб осознает, что поход, пусть даже и неудачный, принесет ей именно то, ради чего и существовали в древние времена короли и герои, – вечную славу, заменяющую бессмертие.

В обеих редакциях «Похищения» Медб говорит, что якобы боится, что на нее падут проклятия родных тех, кому суждено погибнуть, «ибо это именно я собрала это войско», опасения для военачальника, признаться, довольно странные. За этими словами, как мне кажется, стоит желание напомнить друиду и всем остальным о том, что поход против уладов носит не некий военно-стратегический характер и призван утвердить власть Коннахта над севером острова, но имеет своей целью исключительно ее личные амбиции. И тот факт, что из-за ее амбиций погибнет много воинов, как ни жестоко это звучит, делает ее личную славу как бы более прочной. И более того, даже если поход против уладов грозил гибелью ей самой, она все равно решилась бы на это предприятие, все по той же причине: ради славы, т. е. ради бессмертия. Вспомним слова уладского героя Кухулина, который, услышав от друида пророчество, что тому юноше, который впервые возьмет в руки боевое оружие именно в этот день, суждена краткая жизнь, но вечная слава, не колеблясь идет к королю Конхобару и просит у него боевую колесницу (см. об этом ниже). Свои действия он объясняет так: