Сильнее боли

Тарас не удивился. Он был готов к этому и почувствовал невероятное облегчение. Ведь сбывалось сжигавшее душу желание — убежать.

Прошмыгнув мимо бабушки и отца, Тарас взлетел на крыльцо и ворвался в темные сенцы, где прижался спиной к захлопнувшейся за ним двери. Здесь было тихо, темно и спокойно, почти как он и мечтал. Хотелось стоять, не двигаясь, вечность, прижавшись горячим затылком к прохладной клеенке, которой обита дверь. Но дверь толкнула в спину, и Тарас, покачнувшись, сделал два шага вперед. Дверь снова захлопнулась, возвращая желанную темноту. Но Тарас был в ней уже не один. Голос отца, виноватый и умоляющий, произнес, обдав жарким дыханием ухо:

– Присмотри за ней, сын. Ты же видишь, она нездорова.

– А ты? — повернулся на голос Тарас. — Ты разве не едешь?

Он и так знал ответ, но ему хотелось, чтобы отец сам сказал это. Хотелось, чтобы тяжесть предательства разделил с ним кто-то еще. Ведь тогда можно будет сказать себе в оправдание: «Я не один такой».

Отец произнес не те слова, что ждал от него Тарас. Хотя голос выдавал совсем другой смысл, тот самый, что и без слов был понятен.

– Я приеду чуть позже. Мне ведь нужно помочь бабушке, сам понимаешь.

Тарас понимал. Понимал, что отец к ним уже не вернется.

Но тот вернулся. Через две недели. Для того лишь, чтобы забрать свои вещи. Он не проронил при этом ни слова и отчетливо боялся встретиться взглядом с глазами жены и сына. На мамином лице застыла скорбная маска, а сам Тарас, вместо того чтобы броситься к отцу и зарыдать, умоляя остаться, с мазохистским сладострастием ощущал, что сыновью любовь сполна перехлестывают два новых, более сильных чувства: неописуемое облегчение от полученного доказательства, что предавать умеет не он один, и огромное удовлетворение от того, что сполна наказан за собственное предательство.

* * *

И в школе, и позже, учась в институте, Тарас невольно шарахался от статных, в особенности от темноволосых девушек — каждая напоминала ему Катерину, перед каждой из них он словно был в чем-то виноват. От накатывающего чувства прошлой, никак не проходящей вины становилось почему-то страшно и физически, почти до тошноты, плохо. Он даже догадывался, почему испытывал страх — боялся, что ему доверятся, поверят, а он снова предаст… Но, и глядя на других девушек, Тарас чувствовал себя виноватым — ведь так он будто опять предавал ту, которая, наверное, давно о нем и думать забыла.

К счастью, именно тогда он увлекся астрономией. Отец друга и одногруппника Сашки Хрумова был астрономом-любителем и соорудил на даче хоть и маленькую, но почти настоящую, даже с вращающимся куполом, обсерваторию. После пары поездок туда с Сашкой и увлекательных бесед с его отцом Тарас, что называется, заболел звездами и пропадал в обсерватории Александра Николаевича едва ли не каждый субботний вечер и следующую за ним ночь, если, конечно, небо было ясным. Любовь к звездам на какое-то время позволяла забыть другую любовь.

По злой иронии судьбы, именно из-за «повышенной любвеобильности» бросил институт Сашка. Его тут же призвали в армию, попал он в Чечню, откуда вскоре вернулся домой в цинковом гробу. Убитый горем Александр Николаевич на похоронах попросил Тараса приезжать к нему хотя бы первое время. Тарас обещал. Но сделал он это не только из уважения к отцу погибшего друга. Он уже настолько привык к тому, что звезды помогают ему отвлечься и забыться, что они стали ему сродни экзотическому наркотику, от которого трудно было отказаться.

Вот только окончательно забыть о Катерине и о том, что случилось когда-то, оказалось еще трудней. Но, придя уже на работу в школу, Тарас наконец нашел в себе силы и попытался сделать это. Мария — Машечка, как он стал для себя ее называть, — преподавала, как и он, лишь первый год. Она была очень похожа на Катерину: такая же черноволосая, с такими же зеленовато-рыжими глазами и ослепительной улыбкой. Разве что ниже ростом, но в остальном… Сначала Тарас этого сходства испугался. А потом вдруг решил, что все, хватит, это не может, не должно продолжаться вечно! В конце концов, то, что Машечка так похожа на Катерину, подумал он, — это как знак свыше: дескать, вот тебе еще один шанс, не подкачай, исправь упущенное!..

Тарас поверил тогда, что снова может любить. Возможно, лишь убедил себя в этом, не суть. Главное, что он решился. И, чтобы не передумать, не пойти на попятную, сделал все так, точно бросился в омут, — не стал тратить время на долгие ухаживания и «подходы», а просто дождался как-то Марию после уроков возле школы и прямо сказал ей:

– Маша, вы мне очень нравитесь. Выходите за меня замуж.

Мария сперва оторопела. А потом вдруг стала смеяться. Было видно, что она этого не хочет, что ей неловко, даже стыдно, но остановиться она не могла. А у Тараса словно проросли корнями в землю ноги — он не мог уйти и поэтому стоял и сгорал, обдаваемый, словно языками жгучего пламени, испепеляющими волнами этого истеричного смеха.