Чуть раньше состоялся дебют Полевого на литературном поприще. Он печатался в «Отечественных записках», «Северном архиве», «Сыне отечества» и по смерти отца (в 1822) полностью посвятил себя литературе. В 1825 году, благодаря поддержке П. А. Вяземского и Михаила Виельгорского, он начал издавать свой журнал — «Московский телеграф». Настал звездный час Полевого. Журнал дал ему возможность проявить всю широту натуры. Это был первый энциклопедический журнал в истории русской словесности. Что только ни печаталось в нем: статьи по истории, археологии, географии, статистике, переводы Байрона, Шиллера, Гете, Гофмана, Мицкевича, произведения русских писателей, литературная критика, подробные обзоры иностранных литератур, не исключая даже китайской и арабской, и прочая и прочая. «„Московский телеграф“, — писал Бестужев, — заключает в себе все; извещает и судит обо всем, начиная от бесконечно малых в математике до петушьих гребешков в соусе или бантиков на новомодных башмачках».
Характер журнала был под стать характеру самого издателя. «Не многие из русских литераторов, — с гордостью заявлял Полевой, — писали столь много и в столь многообразных родах, как я». Действительно, он сочинял повести, издал целый ряд романов, его «Драматические сочинения» заняли четыре тома. Он напечатал шеститомную «Историю народа русского», «Историю Петра Великого», «Историю Наполеона», «Историю Суворова», «Очерки русской литературы» и бесчисленное множество мелких статей, фельетонов и рецензий. Но стремление к универсальности оборачивалось поверхностностью. Полевой демонстрировал скорее не знание, а осведомленность, да к тому же был часто слишком заносчив в своих суждениях. «„Московский телеграф“, — писал Пушкин, — враль и невежда, в эту часть входить не намерен». Порывает с Полевым и Вяземский и позже достаточно резко отзывается о нем: «Полевой у нас родоначальник литературных наездников, каких-то кондотьери, ниспровергателей законных литературных властей. Он из первых приучил публику смотреть равнодушно, а иногда и с удовольствием, как кидают грязью в имена, освященные славою и общим уважением…»
В 1834 году «Московский телеграф» был закрыт, и, хотя Полевой продолжал заниматься журналистикой, печатался в «Сыне отечества», редактировал «Северную пчелу» Булгарина, вместе с Гречем издавал «Русский вестник» в начале 40-х годов, былого авторитета он так себе и не вернул. 28 февраля 1846 года П. А. Вяземский записал в дневнике: «Отпевали Полевого в церкви Николы Морского, а похоронили на Волковом кладбище. Множество было народа. По-видимому, он пользовался популярностью. Я не подходил к гробу, но мне сказывали, что он лежал в халате и с небритою бородою, — такова была его последняя воля. Он оставил по себе жену, девять человек детей, около 60 тыс. рублей долга и ни гроша в доме…».
Звезда князя Григория Александровича Потемкина клонилась к закату. Начавшаяся в 1787 году война с Турцией была далека от завершения. Еще в 70-е годы Потемкин выработал «греческий проект», предполагавший уничтожить Турцию и возложить корону нового византийского царя на одного из внуков Екатерины II. Однако кампания давалась устроителю Новороссии, покорителю Крыма и князю Таврическому с трудом. Потемкин действовал вяло и лишь после удачной защиты Кинбурна Суворовым стал более решительным и осадил Очаков… Взять его удалось только через год. Потемкин приехал в Петербург, где был принят с воодушевлением и щедро награжден, а затем вновь вернулся на военный театр.
Не участвуя в операциях Суворова и Репнина, с главною массою войск он медленно продвигался к Днестру. Осажденные им Бендеры сдались без кровопролития. В 1790 году он получил, вдобавок к прочим, титул гетмана казацких екатеринославских и черноморских войск, основался в Яссах, настороженно следя не столько за ходом военных действий, сколько за событиями, разворачивающимися в Петербурге. До него доходили дурные вести о происшедшей перемене в расположении государыни и о фаворе Зубова. 11 декабря 1790 года Суворов взял Измаил и уехал в Петербург. Было приметно, что и он шел тайно против своего фельдмаршала. Екатерина удерживала Потемкина при армии, но он рвался в столицу, понимая, что именно там решается судьба турецкой кампании. Уезжая из армии, он сказал, что нездоров и едет в Петербург дергать зубы. Однако в Петербурге Потемкин убедился, что на отставку Зубова в ближайшее время надежды нет.