Силы и престолы. Новая история Средних веков

Последней правовой реформой Юстиниана, последовавшей сразу после публикации «Дигестов», было создание «Институций» (Institutiones Iustiniani) – фактически справочника-указателя к «Дигестам», предназначенного для студентов официальных юридических школ империи в Бейруте и Константинополе. Этот текст служил практическим пособием для изучения нового закона и гарантировал, что подающих надежды молодых юристов научат думать именно так, как хотел Юстиниан. В одном из Юстиниановых уставов говорится: «Наши подданные, как живые, так и умершие, есть предмет нашей постоянной заботы». Этими словами начинался текст закона о похоронах, однако их можно читать как общее заявление о намерениях императора, стремившегося оставить след во всех областях жизни римлян, в прошлом, настоящем и будущем, и не только мечом, но и словом.

Разумеется, в VI в. реформы римского права происходили не в вакууме. В варварских королевствах на Западе – во владениях франков, бургундов и вестготов – правители создавали собственные своды законов. Однако их труды не выдерживали никакого сравнения с успешным и долговременным пересмотром всей римской правовой системы. В Константинополе в Восточной империи реформы Юстиниана ознаменовали начало новой эпохи в законотворчестве – так называемой греческой эпохи в истории права. На Западе римское право, сформулированное в эпоху Юстиниана, стало краеугольным камнем всех дальнейших юридических построений. В XII в. в средневековых университетах в Болонье, Париже, Оксфорде и других городах преклонение перед ним доходило почти до фанатизма[167]. Даже составленный в XIX в. Кодекс Наполеона (Code Napoléon

) – великая реформа французского гражданского права 1804 г. – явно создан по образцу Кодекса Юстиниана[168]. В сущности, можно утверждать, что в современном мире любое государство, имеющее кодифицированное право (в отличие от общего права, доминирующего в правовой системе Соединенного Королевства), в долгу перед Юстинианом и Трибонианом. Даже если их первоначальное намерение состояло не в этом, свод законов все равно стал невероятным достижением. Всего за пять с лишним лет интенсивной административной деятельности Юстиниан так основательно преобразовал правовую ткань и юридическую мысль империи, что последствия этого ощущаются даже полторы тысячи лет спустя. И это было только начало.

Пока Трибониан наблюдал за ходом правовых реформ Юстиниана, новый император уделял не меньше внимания тесно переплетенным вопросам ереси, вероотступничества, неверия и половых извращений.

Здесь многое предстояло сделать. В число самых сложных задач входила необходимость каким-то образом уладить проблему раскола и ереси в имперской церкви. К воцарению Юстиниана к раздорам между христианами арианского и никейского толка, терзавшим Западную империю со времен варварских нашествий в V в., добавился диспут между халкидонитами и миафизитами, которые расходились во мнениях относительно истинной природы Христа и соотношения Его человеческих и божественных качеств[169]. Сегодня причины этих споров вызывают недоумение почти у всех, кроме специалистов по церковной истории. Однако в VI в. их было вполне достаточно, чтобы спровоцировать народные волнения и международные дипломатические кризисы. Бесчинствующие толпы убивали епископов за то, что те проповедовали взгляды, расходившиеся с взглядами общины; официальный раскол по этому вопросу между римской и константинопольской церковью продолжался с 484 до 518 г.[170] И пока столица империи решительно придерживалась халкидонской традиции, окружающие ее обширные территории столь же решительно склонялись к миафизитству. К ним относилась и житница всей империи – Египет. Перспектива потерять провинцию из-за религиозных противоречий вряд ли казалась императору заманчивой, но она была вполне реальной.

В свете этого Юстиниану на протяжении всего правления приходилось как-то балансировать между халкидонитами и миафизитами. Ему несколько помогало то обстоятельство, что его жена Феодора была решительной миафизиткой и всячески покровительствовала членам этой секты, тем самым создавая впечатление, будто империя одинаково беспристрастно относится к обоим течениям. Однако Юстиниану так и не удалось решить этот вопрос с той же твердостью, какую он продемонстрировал при реформе римского права. В лучшем случае можно было сказать, что он смог не допустить превращения этого диспута в очередной официальный раскол в христианском мире.