Симфония апокалипсиса

— Но ведь если это и впрямь был ты, то ты бредешь по земле уже более тысячи лет. Как может это быть? Значит, это все-таки Он обрек тебя на такую судьбу?

— Я уже сказал тебе, — старик явно начал сердиться, — что он был жалким бродягой. Или ты не видел лица Истинного Властелина? Вне воли Его ничто на этой земле не происходит. Ведь даже самозванец Иешуа называл его Князем Мира Сего.

Он помолчал и добавил:

— Да в именах ли суть… Ты можешь называть меня иначе, если тебе так удобнее: Шейх-эль-Ибель.

— «Старец горы», — полувопросительно произнес де Пейн, неплохо знавший арабский язык.

— Точно. Молодец, — похвалил его Ахашверош, он же Шейх-эль-Ибель. — Думаю, что на пока, но очень ненадолго, мы расстанемся. Уже завтра ночью я снова приведу тебя сюда, но не одного. С собой ты возьмешь своего ближайшего друга…

— Жоффре? — удивился де Пейн.

— Именно. Жоффре де Сен-Омера. Он тоже должен быть посвящен.

Гуго бросил взгляд на склон горы и оцепенел. Ни проема, ни следа пещеры. Обычный знакомый склон.

— На этом расстанемся, — сказал Ахашверош. — Иди. У тебя настоящие друзья. Они оставили тебе самые вкусные куски дичи.

III

Следующая ночь была едва ли не точным повторением предыдущей, с той лишь разницей, что Жоффре де Сен-Омер, которого де Пейн взял с собой на встречу с Шейхом, повел себя скорее растерянно, чем воинственно. Когда Ахашверош предложил ему отречься от Иисуса, Жоффре осторожно прикоснулся к плечу друга и почти шепотом спросил:

— Гуго, он говорит, что ты уже сделал это

… Я не верю. Скажи мне, что это не так.

И Гуго де Пейн глухим голосом ответил:

— Да, Жоффре. Я сделал это. И сейчас это сделаешь ты. Доверься мне и… ему.

Де Сен-Омер повиновался. И, стоя на коленях в пещере, под прожигающим насквозь взором Бафомета, он, как и де Пейн ночью ранее, переполнялся какой-то гигантской, бьющей через край, клубящейся черной энергией.

Сейчас, когда все трое сидели на плоском обломке скалы, рыцарь ощущал, что изменилось все его существо, что сам он стал неизмеримо сильнее, но вместе с тем в душе его воцарился мрак, не освещавшийся ни искоркой света.

— Шейх, — негромко позвал он. Старец повернулся к нему. — Ведь ты обещал мне свет…

— И ты получил его, — бесстрастно отозвался Ахашверош. — Это черный свет, тысячу крат более сильный, чем свет полуденного солнца. Этот свет способен впитывать в себя любой другой, превращая его в энергию. В мире не будет тех, кто смог бы противостоять вам. Залогом сему — тот самый свет

, которым вознаградил вас Великий Бафомет, Светоносный Машиах. Вы же передадите его тем, кто пойдет вслед за вами, дабы свершить задуманное от века: очистить землю от мириад жалких подобий лже-Творца. И тогда для остальных наступит неразрушимое и счастливое Царство Бафомета-Светоносца.

Де Пейн задумчиво произнес:

— Бафо-мет… И что же значит это имя?

— Ну, тебе ли не понять его смысла? — насмешливо заметил старик. — Ведь греческий язык тебе знаком с детства.

Гуго покраснел, утешаясь лишь тем, что во мраке ночи этого не видит де Сен-Омер. Да, Гуго де Пейн, он же Уго Пагани, родился и рос в Южной Италии, где до сих пор сохранилось множество греческих поселений, а язык греков уже давно и прочно смешался с языком потомков древних италийцев. И даже сама его родина называлась Magna Graecia — Великая Греция.

— Baphe-metous, — пробормотал он. — Крещение мудростью?

Старик хлопнул в ладоши и возгласил, одобрительно и одновременно радостно:

— Хвала тебе, рыцарь! И еще большая хвала нашему Властелину, ибо выбор его оказался верным! Теперь же, Великий магистр де Пейн и сенешаль ордена де Сен-Омер, слушайте и запоминайте! До единого слова и до единой буквы!

IV

Иерусалим, 24 мая 1136 г.

Великий магистр ордена рыцарей Христа умирал. Сознание еще, однако, теплилось в нем, и он, вспоминая прошедшие шестнадцать лет, не мог сдержать удивления: все, что в ту ночь поведал им Ахашверош, сбылось до йоты.

Вокруг ложа Магистра стояли самые близкие ему рыцари. Недоставало лишь ближайшего, самого дорогого друга, Жоффре. Де Сен-Омер отправился на Кипр, дабы присоединить очередной дар, замок бывшего губернатора острова Исаака Комненоса, к владениям разросшегося и могучего ордена тамплиеров. Замок был захвачен бесстрашным и безжалостным Ричардом Первым, который не напрасно награжден был прозвищем Львиное Сердце. А завладев замком, король уступил его ордену за символическую плату в несколько золотых, приобретя тем самым союзничество и поддержку тамплиеров. Де Сен-Омер, уезжая, оставил Великого магистра в добром здравии и превосходном настроении. Но… Малярия свалила и обессилила де Пейна в считаные дни, а горячка иссушила далеко не молодое уже тело, не оставив надежды на выздоровление.

— Но… как? — хрипло прошептал де Пейн. — Как он мог знать… до дня… до человека… до единого ничтожного… события?

Склонившись над ложем умирающего, Андре де Монбар, один из тех, на ком с самого начала строилось здание великого ордена, тихо спросил:

— Кто, ваша светлость? О ком вы говорите?