Синдикат

…Где-то в стороне окна, на подоконнике, куда вчера вечером после лекции я забросила сумку, звонил мой мобильник. Утробно и назойливо зудела мелодия «К Элизе», — изящная бетховенская штучка, которую когда-то я так любила… Я поднялась, принялась в темноте отыскивать своего бурундучка в недрах сумки, не находя, чертыхаясь… Наконец нащупала…

— Ты знаешь война и мир? — спросил голос Клавдия.

Черная стена елей и пихт за окном кривыми ножницами изрезала лист бледного северного неба…

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, ты знаешь Толстой?

— Знаю, — сказала я глухо, не веря, что это я стою здесь, босая, что это я здесь стою перед окном, глядя на черную аппликацию леса на застиранном драненьком небе, вслушиваясь в нереальный голос, коверкающий русские слова…

— Тогда ответь — сколько там слов!

— Клавдий, ты где? — спросила я после паузы осторожно. Судя по тому, что Клава говорил по-русски, рядом с ним находился кто-то, заинтересованный в результате нашей беседы. — Откуда ты звонишь?

— Я в Самаре. Неважно. Ты знаешь Толстой или нет?

— Что тебя интересует?

— Сколько слов в эта книга?

— Я не считала, — сказала я терпеливо. — На что тебе?

— Говорят, в ней триста слов.

— Это глупости, — сказала я. — Толстой — великий писатель. «Война и мир» — великая книга, это несколько толстых книг.

— Значит, ты не знаешь, сколько в ней слов.

— Нет, не знаю.

— Ага, вот видишь! — торжествующе закричал он, — значит, есть того, что ты не знаешь!

— У тебя все в порядке?

— У меня все в толстом порядке! Я в аэропорте, и я поспорил на бутылка водка, что в эта книга больше триста слов.

Это означало, что Клава сильно пьян. Обычно ему не изменяла здравая солдатская сметка. Я даже предполагала — с кем он поспорил. Был там, в Самаре, еще один интеллектуал — наш синдик широкого профиля Кузя Кавалерчик. Вот он-то как раз и мог быть родоначальником подобных мятежных идей, да еще глубокой ночью.

— Будь здоров, — пробормотала я.

— Постой! Ты любишь корабль?

— Что-что?! Какой корабль?

— Мы будем делаем круглосветлый восхождение. Тут умные люди придумать проект, его маму. Ты когда-нибудь знаешь, как мыкать невеста на Кавказ?!

— У-мы-кать, Клавдий. Умыкать невесту.

— Да, да, — воскликнул он нетерпеливо, — ты знаешь русского языка лучше меня. Мы будем у-мы-кать растерянных му-до-зве-ней, да?

— Мудозвонов…

— Да, большой пикник! Мы им делать большой круглосветлый пикник, чтобы они вспомнить свою маму — Исраэль. Да, Норувим! Ты будешь рыбак? Ты ловишь большая рыба в Синдикат, да?

В отдалении пророкотал что-то неразборчиво ласковый баритон.

— Ну, ладно, спи, — миролюбиво сказал Клавдий то ли мне, то ли Клещатику, который почему-то оказался в Самаре, в аэропорту.

Я свернула мобильнику шею и рухнула на хлипкую койку пансионата «Балтиец».

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .