Синие цветы I: Анна

Я вздрогнула, когда передо мной поставили тарелку. Стоило выпустить Дьобулуса из поля зрения, как снова возникло ощущение, что он сжигает меня взглядом, но я сделала вид, что мне все равно. Девушки, прислуживающие за столом, двигались бесшумно и плавно, как будто под этими длинными юбками у них были не ноги, а что-то другое. Я бы никогда не смогла привыкнуть к прислуге в доме. Хотя чего я, какая мне прислуга? Если подумать, я просто нищая. Все, что у меня есть – это одежда на мне. Да и та принадлежит Науэлю.

Подошедший Микель напугал меня сидящей у него на плече крысой и так же, как Науэль, занял место рядом с Дьобулусом, бесстрастно извинившись за опоздание. Непроницаемая невозмутимость этого мальчика не производила впечатление нормальной или обычной. Как и Дьобулус, Микель не мог похвастаться высоким ростом и был той неопределенной комплекции, что в будущем с равным успехом могла обернуться мускулистостью или полнотой, в отличие от изящного Дьобулуса и откровенно истощенного Науэля. Я уловила ускользающее, не объяснимое словами сходство этой троицы, единение между ними, заставившее меня назвать их семьей, но по-прежнему не различала признаков родства.

Дьобулус с видимым удовольствием звякнул ножом о тарелку и неожиданно заговорил со мной, довольно-таки ехидным тоном. В его речи сильно проступал ровеннский акцент, который я не заметила раньше.

– Чтобы избавить тебя от незапланированных мною терзаний, объясняю, что биологически ни один из них не является мне родней. Как же получилось, что мы собрались вместе? Науэля я когда-то подобрал на улице – словно бродячего котенка.

Я покосилась на Науэля. Он скучающе ковырялся в тарелке, как будто не его только что сравнили с бездомным котенком.

– Что же касается Микеля, – продолжал Дьобулус, – то его я взял к себе после того, как убил его родителей.

Я окаменела. Микель скормил крысе кусочек из своей тарелки. Сказанное Дьобулусом не поразило его и не задело.

– Впрочем, все это неважно. Кровь – это, в сущности, плазма, красные кровяные клетки, белые кровяные клетки. Я не стану отрицать ее ритуальную ценность, но в отношениях она мало что определяет, – завершил Дьобулус и приступил к еде.

Я все еще не могла выйти из ступора.

– Я не голоден, – капризно протянул Науэль, и Дьобулус что-то сказал ему по-ровеннски. – Я вовсе не падаю в обмороки, – возразил Науэль. – Тот раз был единственным!

Я попробовала кусочек. Блюдо было непривычным, но приятным на вкус. Дьобулус продолжал увещевать Науэля.

– Ну и что, у меня всегда анемия. Она мне никак не мешает. Это моя анемия, и я ее люблю. Как-то же я дожил до своих лет. И без тебя бы дожил, – неуверенно возразил Науэль следующей реплике Дьобулуса.

Когда Дьобулус обращался к Науэлю, его тихий, прохладный, как металл, голос оборачивался бархатом. Прислушиваясь к их лишь наполовину понятному мне разговору, я забывала есть. То, как Дьобулус встретил меня, походило на поведение ревнивого ребенка, но сейчас он больше напоминал заботливого отца, переживающего из-за неверных гастрономических пристрастий своего неразумного сыночка, не видящего смысла в поглощении чего-либо, что не обладает наркотическим эффектом или приторно-сладким вкусом. Науэль отбрыкивался, но вяло. То, что говорил ему Дьобулус, вряд ли было так уж интересно, но я, дорожа каждой песчинкой информации о Науэле, умирала от досады, что не знаю по-ровеннски ни слова.

Затем Дьобулус заговорил с Микелем (тот отвечал ему на том же языке, но немного неуклюже и иногда с заметными паузами между словами) и словно бы забыл о моем существовании. Однако когда девушки принесли десерт, он произнес, глядя мимо меня и растягивая слова в омерзительной напыщенной манере:

– Я всегда нанимаю прислугу на родине. Рованские женщины полны грации и достоинства. В местных женщинах этого нет. У них вечно суетливо-настороженный взгляд, словно они что-то украли и боятся, что поймают. Эль, ты умудрился найти одну приличную, хотя я не понимаю, как тебе удалось. Она актриса, кажется?

– Певица, – Науэль всыпал в кофе столько сахара, что темная жидкость через край хлынула на блюдце.

– Точно, – Дьобулус отпил из своей чашки крошечный глоточек.

Я послала Науэлю хмурый взгляд – вот видишь, этот гад меня терроризирует! Науэль меня проигнорировал, но по тому, как он приподнял брови, я поняла, что выпад Дьобулуса не остался им незамеченным. Я все еще надеялась на его поддержку, но он только молча отломил ложкой кусочек шоколадного кекса. Под очередным взглядом Дьобулуса я ощутила жжение на щеке, будто в меня вцепилось агрессивное насекомое. Стоило мне уставиться в ответ, Дьобулус отвел свои злые глаза. Да, в состязании по мотанию нервов мне было сложно с ним тягаться, особенно на его территории.

– Науэль, – позвала я, покидая столовую, но возле Науэля мгновенно возник Дьобулус и что-то сказал ему, сверкая бриллиантовым зубом. Науэль рассмеялся.

Я позвала снова, уже шепотом, не дождалась ответа и бежала – с опущенной головой и ощущением предательства.