Синие цветы I: Анна

– Плохое слово, – сказал Науэль тонким жалобным голоском, плохо сочетающимся с его нахальной ухмылкой. Зайчиха закрыла лапками уши. – Этот человек грубый, – продолжил Науэль так же и затем своим голосом: – Да, но он считает, мы этого не заметим, потому что у него свитер с ромбиками.

Науэлю сегодня дались свитера с ромбиками.

– Скажи мне, что мне сделать, чтобы ты исчез, или я придушу тебя!

Науэль неохотно отвлекся от зайчихи.

– Два условия. Выполни их, и я оставлю тебя в покое – до поры до времени.

– Какие?

Науэль склонил голову на бок (прозрачный кристалл, болтающийся на серебряной цепочке, коснулся его плеча), и одновременно с ним наклонила голову зайчиха.

– Первое: скажи мне правду.

– Какую правду? – уточнил Дитрек и весь ощетинился. – Ты издеваешься надо мной?

– В этот раз, может быть, и нет, – Науэль положил зайчиху на колени и выдвинулся вперед, впиваясь в Дитрека взглядом. – Может быть, мне действительно хочется услышать, что этого никогда не повторялось. Хотя я не уверен. Вполне возможно, я настоящая сволочь, и мне все равно, довелось ли кому-то пережить то же самое.

Дитрек вжался в спинку кресла.

– О чем ты?

– Я был не первым, – тихо, безмятежно произнес Науэль. – Последним?

– Я не понимаю тебя, – неуверенно возразил Дитрек.

– Последним? – повторил Науэль, и в его голосе прозвучали хорошо знакомые мне приказные нотки.

Дитрек не отвечал. На секунду он поднял взгляд на Науэля, но, когда Науэль посмотрел в ответ, опустил глаза.

– После того, как я ушел из города, ты не знал, где я, в какой момент я могу появиться снова, что еще я могу придумать, – сказал Науэль. – Тебе казалось, на тебя падает тень того скандала с видеозаписью на телевидении, пусть даже другие этого не замечают. Ты уехал из города, оставив порочащие факты в прошлом. Получил возможность начать новую жизнь. И что ты сделал?

Дитрек неохотно оторвался от спинки кресла.

– Этого никогда больше не повторялось, – произнес он шуршащим шепотом, потянувшись к Науэлю над журнальным столиком. Я едва могла разобрать слова Дитрека со своего места, но он бы предпочел, чтобы меня не было здесь совсем. – Никогда. Я дистанцировался от моих скверных поступков – в физическом и ментальном смысле. Однажды я оглянулся и вдруг увидел, какими же плохими они были, и отчаяние, постигшее меня, на долгие годы заслонило мне свет. Я не каменный, Науэль, но даже если бы был каменным, этот стыд точит меня, как вода. Я понимаю, что ты считаешь меня хладнокровной порочной сволочью, но в твоих воспоминаниях остался другой человек. И ты был для него первым и последним, это так. Я всегда буду ощущать вину перед тобой, но я изменился.

Когда Дитрек затих, я услышала его прерывистое от волнения дыхание. Еще минуту назад я не могла ожидать от этого холодного человека такой страстной речи. Это напомнило мне те моменты в детективных фильмах, когда, казалось бы, все улики против обвиняемого, но вдруг он произносит десяток-другой слов в свою защиту, и твои первоначальные сомнения в его виновности возвращаются.

На минуту мне показалось, что даже Науэль смягчился. А потом он улыбнулся – без сверкания в тридцать два зуба, просто тихая милая улыбка хорошего мальчика, которую он однажды подсмотрел у кого-то и с тех пор умел изобразить.

– Брехня.

Дитрек выдохнул.

– Ты не можешь… не поверить мне.

– Могу. Потому что ты врешь, – Науэль растянулся на кресле и вытянул ноги.

– Как я должен сказать это, чтобы ты мне поверил?

– Какая теперь разница, как ты это скажешь, если я уже понял, что ты врешь? – фыркнул Науэль.

– Каким образом?

– Собственно, я с самого начала не сомневался в твоей лживости.

– Каким образом? – закричал Дитрек.

– Ну, ты дал мне несколько подсказок. Дитрек, ты колешься легко, как гнилой орех. Что ты пытался изобразить из себя? – рассмеялся Науэль. – Ты не имеешь понятия, что такое стыд. Ты даже не можешь подобрать слова, чтобы рассказать о нем, потому что это то, о чем ты никогда не задумывался. И это звучит действительно забавно, когда ты говоришь: «Я изменился». Прошло не три, не пять, и даже не десять лет, а к тебе ничего не прибавилось и ничего не ушло. У тебя та же прическа, ты одеваешься в той же манере, носишь часы той же марки, ты работаешь в той же сфере и этот твой дом неотличим от того, который знал я. А на твоей книжной полке все те же книжонки – и все еще выглядят как новенькие. Ты пытаешься убедить меня, что завязал? Да ты даже сигареты не можешь бросить.

– Я бросил курить, – возразил Дитрек с усталым упорством.

– На стеллажах тонкий слой недельной пыли. Если сдвинуть любую из статуэток, под ней пятно чистой поверхности. Но там, где находится зажигалка, слой пыли потревожен. Моя повышенная вредность сделала меня въедливым и дотошным, если дело касается людей вроде тебя. Так что прерви свои оправдания, Дитрек, и не зарывай себя глубже. Ты не выполнил первое условие. Переходим ко второму.

– Какое оно? – в голосе Дитрека проступало беспокойство.

– Заплачь.

– Ты издеваешься надо мной?