Читаем Синие цветы I: Анна полностью

Синие цветы I: Анна

– Вопрос жизни и смерти, – ответила я серьезно, и Эллеке больше не расспрашивал.

– Назови его имя.

– Бареко. Попробуй еще Дакаруш Варкалая.

– Ничего на «Дакаруш Варкалая», – констатировал Эллеке. – Фамилия «Бареко» настолько распространена, что получится длиннющий список. Мне нужен его возраст, хотя бы приблизительный.

Наконец-то включившийся Науэль извлек из кармана список умерших членов общества «Валентность» и зачитал дату рождения Варкалаи.

В итоговом списке получилось двенадцать человек. Мы с Науэлем уставились в белые светящиеся буковки на синем мониторе и нашли беглеца одновременно:

– Даккар Бареко! Это он! – ровеннское имя «Дакаруш» в роанском произношении прозвучало бы именно как «Даккар», и мы сочли, что это не совпадение.

Судя по количеству совершенных ранее поездок, Даккар Бареко успел изрядно помотаться по всей стране.

Взволнованная нащупанной тропинкой, я тепло попрощалась с Эллеке. Обняла его крепко-крепко, как будто сомневаясь, что в этой жизни мне еще доведется кого-то обнять. Почему я не влюбилась в такого, как он? Человека, который был бы со мной заботлив и мягок. И даже если бы он встретил своего давнего приятеля (который на самом деле его бывший) и, например, занялся с ним оральным сексом на диване в гостиной, он не сказал бы мне об этом, избегая ранить мои чувства. Отношения, близкие к идеалу.

– Пока, – сухо произнес Науэль, и я почувствовала, как между ними разрываются металлические нити. Это было невыносимо, и я бросилась за дверь.

Мы шли по улице к нашей машине, оставленной в закоулке неподалеку от бара. Семеня по обледенелому бульвару, я выдыхала облачка пара. Науэль опережал меня; спрятав руки в карманах, он горбился, как старичок. Когда он заговорил, я не сразу узнала его голос в этом шипении:

– Он так и не смог освободиться от меня.

– Я думаю, то, что он придумал со своей сетью, действительно здорово. Если его предсказание сбудется, он войдет в историю.

– Никто никогда не задевал его сильнее.

– Он женат.

– Иногда он думает, что лучше бы не встречал меня совсем. Тогда ему не пришлось бы провести остаток жизни в тени воспоминаний.

– Науэль, о ком ты говоришь сейчас? – спросила я. – И тебе действительно было бы легче, если бы он тоже страдал?

Науэль остановился, и я поняла, что он плачет.

– Он забыл меня.

– Это неправда, – возразила я, хотя поняла, что Науэль имеет в виду.

Эллеке сумел выстроить нормальную жизнь после отношений с Науэлем, в то время как Науэлю едва удавалось поддерживать свое существование. Осколки этой любви остались в нем, как фрагменты снаряда, и мне было жутко наблюдать боль человека, который до последнего притворялся непробиваемым.

Все эти годы я представляла, как открою Науэлю свои чувства. Произойдет это в солнечный день или в дождливый? Умру ли я от волнения, ожидая его ответа? Или же, получив резкий отказ, сбегу от позора в жаркую страну? Буду жить в хижине, собирать по утрам раковины на морском берегу и стараться не думать о том, что меня отвергли.

Сейчас момент был определенно неподходящий. Вчера мне досталось достаточно пинков, и задница еще болела. Науэль маялся от похмелья и рыдал по мужчине, с которым провел ночь, причем я не могла даже ревновать, поскольку кем я была для Науэля, если сравнить меня с Эллеке – просто девочка, шатающаяся поблизости. Я приняла тот факт, что Науэль не мой и никогда моим не будет. Я даже уже не беспокоилась. Просто мне как будто ампутировали ноги, руки, вырезали две трети сердца и воткнули в мозг металлический стержень. К тому же было холодно, и у меня текли сопли. Я вытерла их перчаткой и сообщила:

– Я люблю тебя, – прозвучало как сухая констатация факта. Помнится, я с большей выразительностью сетовала, что кофе остыл.

Науэль развернулся. У него был взгляд человека, чье сознание витает где-то в космическом пространстве, но на дне зрачков проблескивало понимание. Кожа под его глазами была бледной и прозрачной, и без маскирующего карандаша после бессонной ночи он был не так хорош: как будто ему врезали по носу и теперь у него по фингалу под каждым глазом. Он был весь такой хрустальный – легко разбивался, но, падая тебе на голову, пробивал в ней здоровенную дыру, и это действительно бесило. Мне надоели его проблемы, и мои проблемы, и его заморочки, и мои заморочки, и хотелось просто разорвать эту ситуацию, как бумажные декорации, и выйти.

– Смотри-ка, снег идет, – сказал Науэль. – Ненавижу зиму. Обними меня.

Я обняла его, и он был совсем бесплотный, как будто уже превратился в привидение, не дожидаясь смерти.

Потом мы запрыгнули в машину. Науэль давил на газ и обгонял по встречке с милой непосредственностью человека, который решил, что все равно не будет платить эти дурацкие штрафы, да и права потерять не боится – ввиду их отсутствия. Дакаруш Варкалая будет в Аспере завтра, в восемь утра. Хотелось бы его встретить.