Синие цветы I: Анна

Неожиданно они поладили с Науэлем и порой подолгу болтали, мешая ровеннские и роанские слова. Они обсуждали лекарственные средства, использующиеся для лечения психически больных, и обилие наименований пугало меня не меньше, чем перечисляемые побочные эффекты. Науэль открыл для Волка свой аптечный бар, и это было просто очаровательно – как дети, делящиеся конфетами. Таблетки помогали Волку отсрочить затмения разума, но не могли отменить их совсем. Меня пугало, сколько лекарств поглощает сам Науэль. Он выкладывал таблетки в длинные дорожки – к завтраку, к ужину, вместо обеда. Ни один врач не прописал бы их в таком количестве. Иногда я жалела, что узнала его тайну. Сидя в тесной машине с двумя психами (как дошла до жизни такой?), я пыталась решить, чем бы и мне закинуться, чтобы оказаться способной включиться в их беседу.

В какой-то момент я поняла, что стою в замызганном туалете при автозаправке и грызу свои волосы, мокрые от слез и слюны. С несвойственной ему чуткостью Науэль решил меня проведать.

– Это женский туалет. Знак на двери видел?

– Я носил достаточно платьев, чтобы мне было сюда можно. Чего ты тут застряла?

– Хочу немного отдохнуть от клинической атмосферы, что образовалась у нас в машине.

– Я думаю, с ним все не так плохо, как он показывает. Он нас боится.

– Чего ему нас бояться?

– Что мы начнем пытать его, добывая информацию.

– Это глупо, – я тоскливо посмотрела на окурок, прилипший к кафельной плитке. Если бы не присутствие Науэля, я бы унизилась и подобрала его. – Все же продолжай расспрашивать.

– Стоит начать, как он сразу встает с ног на голову, после чего с него толку как с кабачка, – Науэль безразлично пожал плечами.

Сердце кипело, и я все-таки высказалась:

– Я думаю, что он бесполезен. Все это время он был нашей надеждой, нашей целью. А в итоге? Мы попали в тупик. Это разочарование… оно может раздавить, кажется.

– А мне нравится старикан. Чувствую с ним духовное родство.

– Он совершенно чокнутый.

– Тем более, как мы его такого прогоним, даже если толку от него чуть.

На четвертый день в остром приступе доверия Волк таки решился кое-что поведать о своей жизни. О том, как он спал в коробке из-под телевизора и проснулся от того, что подростки пытаются ее подпалить. О том, как, отчаявшись, он достал нож и потребовал, чтобы кассирша сложила все деньги в пакет, а потом пересчитал добычу, и она была так велика, что ему стало страшно. О том, как после бесчисленных беспокойных дней он даже во сне продолжает бежать.

Я гадала, во что этот человек умудрился ввязаться. Он не походил на преступника, казался скорее загнанным, чем отчаянным, и скорее настороженным, чем смелым. Вся его одежда выглядела так, будто осталась еще с тех времен, когда он вышел из дома, чтобы уже не вернуться. Пуговиц не хватало. Рукава украшала бахрома ниток. Прорехи на свитерах являли старые шрамы, свежие синяки и нездорово-бледную кожу. Большеносый и большеротый, он действительно походил на волка – отощавшего после долгой зимы, с шерстью, вылезающей клоками. Я удивлялась, как ему удалось продержаться в бегах столько лет. Впрочем, не всегда же он был таким, как сейчас – с заходящимся в аритмии сердцем и крышей, протекающей даже в солнечные дни. Определенно, ему было многое известно. Но он запер свои знания в сундук и выбросил их на дно океана.

Дороги замело снегом, а поскольку нам приходилось избегать крупных шоссе, где дежурили не только снегоуборочные машины, но и полицейские, пару раз мы намертво застревали в какой-нибудь глухомани. Волк помогал нам выгребать снег из-под колес, но толку от него было чуть, поскольку он очень быстро уставал – хотя рана затягивалась, с каждым днем его организм слабел, как будто решил сдаться.

Ночью было холодно, и мы делили мое одеяло на троих. Меня раздражал запах моих волос, которые не было возможности вымыть, тогда как Волк, вместо вони немытого тела, почему-то источал запах мокрой земли. Вот только это навевало могильные ассоциации: не оставляло ощущение, что Волк уже покинул мир живых и сейчас стоит на границе, готовый сделать шаг в мир мертвых.

К пятому дню я все-таки привыкла к этому человеку. Его угрюмое бормотание и привычка скрипеть зубами перестали меня нервировать. Но мы так и не приблизились к пониманию ситуации, в которую попали. Ни на шаг. Науэль считал, что нам нужно набраться терпения и быть с Волком помягче. «Дай льду растаять». Я считала, что к тому времени, как лед растает, реки пригодятся для того, чтобы спрятать наши трупы.

Ночью меня разбудил плач Волка. Эти хриплые, лающие звуки вонзались в мое сердце, обвивали его, как колючая проволока.

Науэль тоже проснулся.

– Ты понимаешь, что должен рассказать нам, – сказал он спокойно.

– Я не могу.

– Почему?

– Потому что моя попытка раскрыть правду однажды уже обошлась мне слишком дорого. Я был плохим и глупым. Я не должен был искать спрятанные вещи. Они не сломали меня, даже когда забрали мою дочь, даже когда заткнули мне рот. Не они, нет. Это страна сломала меня.

– Ровенна?