Синие цветы II: Науэль

Отец Науэля оскалился на меня, комкая свой халат.

– Да, тот вечер был для него шоком. Но однажды он все равно был бы травмирован – так устроена жизнь. И чем раньше бы это произошло, чем меньше бы он помнил об этом, тем легче было бы ему потом. Что бы он про меня ни думал, я могу понять его, да могу. Мои родители бросили меня, и я воспитывался в приюте, директор которого имел меня каждый день. Поначалу я белел от ужаса, когда он вызывал меня в свой кабинет. Но время шло, и я успокоился. Я увидел, какую выгоду приносит мне мое положение. У меня появились деньги на шоколадки, сигареты, на все. Став любимчиком этого человека, я получил шанс устроиться в жизни получше.

– Вы устроились, о да. В чем вы пытаетесь меня убедить? Вы сами пережили в детстве насилие, испытали боль и стыд, а затем загнали свои переживания вглубь, притворились, что все хорошо, и подвергли тому же собственного сына. Даже если вы вбили себе в голову, что это для его пользы, вы искалечили ему жизнь!

– Скорее я пытался, но не смог вправить ему мозги. Все же он далеко пошел: фотографии в журналах, съемки в кино, появления на телевидении. Он стал знаменитостью. А ведь если бы не я, он со своей робостью так и просидел бы в глуши. В девятнадцать лет трахнул бы первую девчонку, в двадцать женился, обзавелся бы двумя сопливыми малявками к двадцати пяти, и вздыхала бы по нему только его соседка.

– Обзавестись семьей и жить спокойно не значит провалить свою жизнь. Сейчас что у него есть, кроме дурной славы? Шрамы от уколов?

– Его проблемы – обычные спутники популярности, которые следует принимать как данность.

– Нет, это последствия того, что вы сделали.

– Я никогда не чувствовал себя виноватым, и не буду чувствовать.

– Не уверена насчет «никогда», но что свои чувства вы топите, как щенят, я уже поняла.

Он улыбнулся мне надменно-растерзанной улыбкой. Его лицо было похоже на разбитое зеркало.

– Ты ничего не знаешь о наших отношениях.

– Кроме того, что вы поиздевались над ним и бросили и он никогда не простит вас.

– Он говорил, что ненавидит меня?

– Он много раз кричал об этом мысленно.

Впервые в бледно-голубых глазах, полускрытых морщинистыми веками, мелькнуло что-то, похожее на сожаление. «Какой же он старый, – подумала я, – прямо древний».

– Скажи мне, что это несправедливо. Все, что у него есть, – мое. Мое лицо, мое тело. Его красота – это моя красота. Он – это я.

– Он – это он. И он действительно красив. А вы обрюзгший, опустившийся старик. Вы уродливы, – мне было приятно уколоть его и заметить, как он дернулся.

– Он похож на меня.

Я покачала головой.

– Нет. Он совсем другой, и теперь я понимаю, каких усилий ему стоило отделиться от вас и стать тем, кто он есть, ведь он получил свои первые жизненные уроки от вас и вам подобных. У него есть совесть. Сейчас я думаю, что он просто изначально был более живой, чем вы. Его обостренная чувствительность не позволила ему забыть о том, что после того, что вы называли хорошим, ему становилось плохо. Причинять зло, не позволяя себе усомниться. Теперь вы понимаете? Вас обоих окружает темнота. Но если в случае Науэля это действительно темнота, то вы… вы просто слепец.

Отец Науэля закрыл лицо руками – но это было не проявление стыда, а лишь выражение желания отгородиться от меня.

Снимая напряжение в теле, я вытянула ноги, и что-то звякнуло, отлетев от моей туфли. Заглянув под стол, я обнаружила склянку, среди наших передряг давно потерявшуюся, и, придавив подошвой, выкатила ее из-под стола. За прошедшее время слёз в склянке заметно прибавилось – восковой человечек погрузился почти по самую макушку. Я вспомнила, как мы с Дьобулусом сидели, окруженные свечами, и почему-то мне стало смешно.

– Похоже, вы часто доставляете людям неприятности. Один человек сказал мне, что иногда нужно сжечь старую траву, чтобы новая смогла расти свободно. Тогда это показалось мне крайне циничным. Сейчас я понимаю, что порой кто-то должен умереть, чтобы кто-то жил. Науэль связан с вами. Я не могу объяснить, каким образом вы все еще влияете на него, но я знаю, что вы – его темнота. Я хочу освободить его от вас. Снять ваше заклятие.

Его черные зрачки посмотрели на меня сквозь раздвинутые пальцы:

– Что ты имеешь в виду?

– Вам пора уйти.

– Что ты имеешь в виду, глупая сучка?

– Конечно, вы не нанесли мне прямого вреда, поскольку фактически я страдаю из-за Науэля. Но это вы ответственны за его личностные дефекты, поэтому, я думаю, оно засчитается. У меня была тяжелая ночь, так что я вам сочувствую: сейчас я способна нареветь целый водопад, – я поставила склянку на стол перед собой и заплакала громадными слезами. Каждая была величиной с ладонь. Они падали на стол, издавая плюхающий звук, и от них отлетали брызги.

Отец Науэля продолжал наблюдать за мной, не понимая происходящего. Закрывающая лицо рука бессильно упала, больше не пряча широко раскрытые глаза и рот.