Сюрприз в рыжем портфеле

Ферзухин сияет, но Шалый и Малый предупреждают: никому ни гугу, даже жене. Приказ подписан, но оглашен будет только в день юбилея… А пока за это дело надо выпить. Ферзухин обязан «поставить» Шалому и Малому как людям, принесшим ему столь радостную весть.

И вот — план осуществлен.

— Что будем заказывать? — снова спросил Ферзухин. — Коньячку выпьем? Три звездочки?

— А не мало ли? — усомнился Шалый. — Пять — вот это подходяще.

— Лучше «КС», — сказал Малый. — Такое повышение!

— «КС» так «КС», — согласился Ферзухин, — для вас, ребята, не жалко. Ну, а на закуску что? Семга?

— Давай.

— Осетрина?

— Давай.

— Теперь горячее: шашлык, шницель, бефстроганов…

— Конечно, шашлык, — ответил Малый. — Это вещь! Один мой знакомый говорил, что шашлык — древняя еда, он был изобретен человеком в тот день, когда на земном шаре появился первый баран.

— Значит, все? — спросил Ферзухин. — Больше ничего не хотите?

Малый подумал и ответил:

— Для начала, думаю, хватит…

Он оказался прав: за первой бутылкой коньяка последовала вторая, шашлык пришлось тоже повторить.

Так они и пили.

Если джаз делал перерывы, то беседовали. А болтать ужасно хотелось.

— Ты молодец, Топорик, — сказал Малый. — Оперативный снабженец. Только пришло письмо насчет этого руководящего кресла, а ты уже и заявочку оформил.

— Не зря Груздев тебя любит. А ты все-таки испугался, что он в деревню тебя пошлет…

— Я? — Ферзухин легонько ударил себя в грудь. — Я? Нисколько. Петр Филиппович меня давно знает и ценит. Мы с ним познакомились в войну еще, в Грозном. Груздев тогда автохозяйством управлял. Пришел я к нему, а у него все машины на чурочках стоят: ни резины, ни запчастей. Я ему говорю: «Так, мол, и так, за две недели подниму ваше автохозяйство. Дайте только наличные, сколько есть. На время, верну все до копеечки». У него — глаза на лоб. А я говорю: «Не бойтесь, не убегу с вашими деньгами…» Поверил, дал из кассы десять тысяч. Я на двух уцелевших машинах — в деревню, километров за двести. Купил там картошечки, а оттуда — в сторону, на нефтеперегонный завод. На заводе — голодуха, в столовой картошке рады. Отдал им картошку — получил бензин. С бензином поехал на авторемонтный: «Так, мол, и так, я вам горючее, вы мне — запчасти, а хотите — и картошечкой поддержу». Починил я так несколько машин — и снова в деревню. Дал им два мотора, а они мне снова картошку… Вот так. В две недели я и поднял автохозяйство: все машины — на ходу, бензину — полны баки, и десять тысяч в кассу отдал. Петр Филиппович на руках меня носил. На доску Почета собственноручно повесил!

Шалый и Малый слушали Ферзухина раскрыв рты.

— Ну и лекция! Ты, Ферзухин, — профессор!

Заиграл джаз. На этот раз тихо: музыканты, видимо, выдохлись. Или от жары скисли. Несколько пар пошло танцевать. Шалый впился маслеными глазами в молоденькую блондинку и провожал ее взглядом по всему залу. Потом подмигнул Малому и философически заметил:

— А жизнь проходит мимо.

— Брось ты про это. Давай тяпнем.

— Ляпнем, — поддержал Ферзухин.

— Может, еще что заказать? — спросил Малый.

Шалый отрицательно помотал головой.

— И вправду хватит, — согласился Ферзухин. — Я только на минутку выйду. Где тут это самое?

Когда друзья остались одни, Малый довольно загоготал:

— А сильно Топорик раскошелился!

— Здорово, Малый. Я, кажется, даже немного перебрал.

Пока Ферзухин ходил в «это самое», они продолжали беседу. Говорили о том, что Нолик совсем обалдел от старания и заявился сегодня на работу чуть ли не в пять утра; что Чарушин опять видел какой-то дурацкий сон; что Оглоблина, конечно, погорит, потому что Груздев в последнее время Оглоблину очень хвалит. Не иначе как Петр Филиппович задумал ее с почетом выставить.

Друзья коснулись бы, вероятно, и других важных вопросов, если бы не подошел официант со счетом. И тут они остро почувствовали отсутствие Ферзухина. Куда же Топорик запропастился?

Решили подождать. Но тщетно вглядывались они в голубую туманную даль ресторана: Ферзухин не появлялся.

— А может, ему плохо? — высказал догадку Малый. — Пойду-ка туда же.

Едва он вышел из зала, как к нему, приложив руку к фуражке, обратился швейцар:

— Позвольте спросить, вы будете товарищ Малый?

— А откуда вы меня знаете? Отдыхали вместе?

— Мне вас некоторым образом описали: клетчатая рубашка, кудрявый, невысокого роста, золотой зуб…

Малый потрогал пальцем свой зуб и сказал:

— Да, я — Малый.

— Вот, позвольте, вам записка…

Записка была написана отвратительным косым почерком, буквы налезали одна на другую. К тому же в глазах Малого они прыгали, раздваивались и свободно менялись местами.

— Милейший, вы хорошо разбираете почерки? — спросил он швейцара. — А то я привык как-то к машинописным текстам…

Старик сочувственно кивнул и, надев на переносицу пенсне, таинственным полушепотом огласил содержание записки:

— «Я ушел. Меня не ждите. Спасибо за угощение. В другой раз со мной не шутите. Ферзухин».

Малый мгновенно отрезвел.

То же произошло через несколько минут и с его приятелем.

— Нас предали, — сказал Шалый.