Сюжет Бабеля

Прощание с Бахт[уровым]. Губанов, Ширяев, Винокуров... Рассказ о Губанове - прихрамывающий двадцатидвухлетний «парень, властелин нехотя, ученик городского училища, мелкий мещанин - вижу, к[а]к он едет во главе полка...

Ширяев и Книга... - Гришин... Новое поколение - мещане... Гришин - донской казак... Губанов - мельчает порода, ну, кто таких Апанасенко, ухожу, устал, его ординарцы, рисуется, медленно взбирается на лошадь...

Гришин с красными губами... О новой породе мещан».

Но в новелле «Комбриг 2» Гришин упомянут один-единственный раз, безо всякой оценки — просто названы должность и фамилия: комиссар Гришин. И больше во всей «Конармии» о нем не сказано ни слова. Какую же тайную мысль хотел донести до читателя Бабель, переименовав своего героя в Алмазова? И хотел ли? Не мог же он рассчитывать, что кто- то в поисках единственного разночтения примется сравнивать книжную публикацию с журнальной!

Глава XI Старая песня

Некоторые новеллы Бабеля демонстративно незамысловаты. К примеру, «История одной лошади». Был в Первой Конной начдив Тимошенко — будущий советский маршал, но про его и свое будущее тогда никто еще не знал. И начдив этот отобрал у командира эскадрона Мельникова белого жеребца. А взамен всучил вороную кобыленку. Комэск обиделся до глубины души и всячески эту лошадь третировал — держал ее, в согласии с мастью, «в черном теле». А потом Тимошенко своего поста лишился, Мельников поспешил в штаб и получил бумагу с предписанием «возворотить жеребца в первобытное состояние». С этой бумагой Мельников отскакал сто верст и явился к бывшему начдиву. Тот читал бумагу «необыкновенно долго», а потом —

«обернул <...> к Мельникову помертвевшее лицо.

- Я еще живой, Мельников, <...> - сказал он, - я... Я еще живой, мать твою и Иисуса Христа распроэтакую мать, еще ноги мои ходят, еще кони мои скачут, еще руки мои тебя достанут и пушка моя греется около моего тела».

И «вынул револьвер, лежавший у него на голом животе». Мельников

«повернулся на каблуках, шпоры его застонали, он вышел со двора, как ординарец, получивший эстафету, и снова сделал сто верст для того, чтобы найти начальника штаба, но тот прогнал от себя Мельникова.

- Твое дело, командир, решенное, - сказал начальник штаба, - жеребец тебе мною возворочен, а докуки мне без тебя хватает...».

После чего обозленный Мельников садится писать заявление о... выходе из коммунистической партии.

«Коммунистическая партия <...> основана, полагаю, для радости и твердой правды без предела и должна также осматриваться на малых. Теперь коснусь до белого жеребца, которого я отбил у неимоверных по своей контре крестьян, имевший захудалый вид, и многие товарищи беззастенчиво надсмехались над этим видом, но я имел силы выдержать тот резкий смех и, сжав зубы за общее дело, выхолил жеребца до желаемой перемены, потому я есть, товарищи, до белых коней охотник и положил на них силы, в малом количестве оставшиеся мне от империалистской и гражданской войны, и таковые жеребцы чувствуют мою руку и я также могу чувствовать его бессловесную нужду и что ему требуется, но несправедливая вороная кобылица мне без надобности, я не могу ее чувствовать и не могу ее переносить, что все товарищи могут подтвердить, как бы не дошло до беды. И вот партия не может мне возворотить, согласно резолюции, мое кровное, то я не имею выхода, как писать это заявление со слезами, которые не подобают бойцу, но текут бесперечь и секут сердце, засекая сердце в кровь...».

Тут-то сослуживцы и сообразили, что командир эскадрона попросту спятил. Диагноз подтверждает медкомиссия, и Мельникова из армии демобилизуют.

Бабель опечален:

«Я ужасно был этим опечален, потому что Мельников был тихий человек, похожий на меня характером. У него одного в эскадроне был самовар. В дни затишья мы пили с ним горячий чай. И он рассказывал мне о женщинах так подробно, что мне было стыдно и приятно слушать. Это, я думаю, потому, что нас потрясали одинаковые страсти. Мы оба смотрели на мир, как на луг в мае, как на луг, по которому ходят женщины и кони».

Вот такая картинка нравов. Имеются и литературные аналоги — чеховская «Смерть чиновника». Вот только Чехов лирикой не соблазнился, своего героя назвал Червяковым и рассказ отнес к юмористическим.

В дальнейшем Бабель за свою новеллу просил извинения: