Сюжет Бабеля

«На стене, через улицу, у заколоченной аптеки, термометр показывал двадцать четыре градуса мороза. В туннеле Гороховой гремел ветер; над каналом закатывался газовый рожок. Базальтовая, остывшая Венеция стояла недвижимо»{349}.

Александр Блок (1912):

Ночь, улица, фонарь, аптека...

Ночь, ледяная рябь канала,

Аптека, улица, фонарь.

«Дорога»:

«дневники датской принцессы Дагмары, письма сестры ее - английской королевы - дыша духами и тленом - рассыпались под нашими пальцами»{350}.

Блок «Незнакомка» (1906):

Дыша духами и туманами...

Инвентарь блоков включает и новейшие образцы.

«Дорога» (описание павших лошадей):

«Поднятыми[, расставленными] ногами лошади поддерживали небо, упавшее низко. Раскрытые их животы были чисты и блестели»{351}.

Н. Заболоцкий «Движение» (1927):

А бедный конь руками машет,

То вытянется, как налим,

То снова восемь ног сверкают

В его блестящем животе{352}.

К тому же из стихотворения Заболоцкого можно вычитать и Петра:

Сидит извозчик, как на троне,

Из ваты сделана броня,

И борода, как на иконе,

Лежит, монетами звеня.

Но вернемся к пьесе. В конце 8-й сцены — ремарка:

(<...> Входит Нюш[к]а, непомерная багровая девка, с ведром и тряпкой - мыть окна. [о]Она становиться на подоконник, затыкает подол выше колен, лучи солнца льются на нее. Подобно статуе, поддерживающей своды, стоит она на фоне весеннего неба){353}.

Дом Муковниных стоит на Миллионной улице, и из окон его виден южный фасад Зимнего дворца — портик Нового Эрмитажа, крытое крыльцо, чей архитрав поддерживают 10 фигур атлантов на гранитных постаментах.

И теперь, когда страшная отце-сыноубийственная династическая сказка пришла к концу, небо высшей власти легло на другие плечи — непомерных багровых пролетариев.

И пришло время новых детей: в квартиру Муковниных вселяется беременная пролетарка Елена Сафонова, а в рассказе «Конец святого Ипатия» старухи на салазках втаскивают в монастырь малиновых младенцев.

Но чтобы дети эти жили счастливо необходимо уничтожить бывших хозяев жизни. В той же 8-й сцене дворничиха Агаша командует:

Агаша. <...> Тихон, слышь, Тихон, у Новосильцевых был? Когда они съезжают?

Голос Тихона. Съезжать, говорят, некуда...

Агаша. Жить умели - умейте и съезжать...

Любопытная деталь: во всех печатных редакциях пьесы Новосильцевых, представителей 600-летнего аристократического рода, выселяемых в никуда, то есть в небытие («Жить умели — умейте и съезжать»), переименовали в Новосельцевых! То ли по невежеству, то ли издеваясь...

И отдельные представители обреченных смерти готовы своих убийц оправдать высшей необходимостью. Князь Голицын, например, в начале 7-й сцены молится:

Голицын. ...Истинно, истинно говорю вам - если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою погубит ее, а ненавидящий душу свою сохранит ее в жизнь вечную. Кто мне служит, мне да последует и где я - там и слуга мой будет; и кто мне служит - того почтит отец мой. Душа моя теперь возмутилась и что мне сказать. - Отче, избавь меня от часа сего, - но на сей час я и пришел...{354}

Это цитата из Евангелия от Иоанна (12:24-27). Что ж тут поделаешь, если пробил час испить смертную чашу.

А Людмила (во 2-й сцене) хочет вовлечь в круг смерти и иноверца Дымшица:

Людмила. У вас внутреннее благородство <...> Вам даже имя ваше не идет... Теперь можно дать объявление в газете, в «Известиях» ... Я бы переменила на Алексей... Вам нравится - Алексей?..{355}

Алексей... Петр и Алексей! Но Исаак Дымшиц не только тезка Бабеля, в имени своем он несет память о жертвоприношении Исаака, которого готов был убить собственный отец Авраам. Господь не допустил пролития сыновней крови, в последний миг заменив лежащего на алтаре отрока агнцем.

А Людмила Муковнина стремится выйти за Дымшица замуж, родить от него детей — детей, заведомо обреченных на принесение в жертву... Единственное, что, по ее мнению, препятствует осуществлению этого замысла, — это Дымшиц, он женат и у него есть дети.

Дымшиц возмущенно говорит Висковскому:

«<...> она <Людмила - Б.-С.> может дождаться того, что в следующий раз меня для нее не будет дома...»{356}

И за этим следует сохраненная машинописью загадочнейшая фраза:

«Потому что о моих детях и моей жене пусть меня спрашивают - царица, не она»{357}.

Почему царица? Или чета Дымшицев царского рода? И Бабель вносит правку: «спрашивают другие», что делает фразу грамматически безупречной, не прибавляя смысла: кто эти «другие», которым позволено задавать вопросы?

Тем более что о жене своей (все в том же разговоре с Висковским в финале 3-й сцены) Дымшиц высказывается так:

«Люди недостойны завязать башмак у моей жены, если вы хотите знать, шнурок от башмака...»{358}.

Сравни:

«Идет за мною более сильный, чем я, у Которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви Его» (Мк 1:7; Мф 3:11-12; Ин 1:24-27).

Жена Дымшица, таким образом, уподоблена Иисусу Назареянину, Царю Иудейскому!