Кроме того, даже если – что совершенно невозможно – он решил получить выгоду для себя в эти смутные времена, что он мог бы выиграть, соединив свою судьбу с ее? Мегвин была младшей дочерью разрушенного Дома, правительницей раздробленного и почти уничтоженного народа. Эрнистирийцы превратились в дикарей, живущих в ненаселенных землях гор Грианспог, их унес в прежние первобытные пещеры разрушительный ураган, насланный на ее страну Верховным королем Элиасом и его приспешником риммером, Скали из Кальдскрика.
Так что, возможно, Эолейр прав, и она должна посвятить себя своему народу. Она последняя, в чьих жилах течет кровь Ллута, – слабая связь со счастливым прошлым, но единственная, имевшаяся у тех, кому посчастливилось спастись. Значит, она будет жить, но кто бы мог подумать, что эта необходимость станет таким тяжелым бременем.
Когда Мегвин шла по крутой тропинке, что-то мокрое коснулось ее лица, потом еще, она подняла голову и увидела крошечные белые пятнышки на фоне свинцового неба.
«Снег. – В ее застывшем сердце стало еще холоднее. – Снег в середине лета, в месяце тьягаре. Небесный Бриниох и все остальные боги действительно отвернулись от эрнистирийцев».
Когда она вошла в лагерь, ее приветствовал единственный страж, мальчишка лет десяти с красным мокрым носом. Несколько укутанных в меховые куртки детишек играли на заросших мхом камнях перед входом в пещеру, пытаясь поймать языками снежинки. Они шарахнулись от нее с широко раскрытыми глазами, когда она проходила мимо в развевающихся на ветру черных юбках.
«Они знают, что принцесса не в своем уме, – мрачно подумала она. – И кто бы так не решил? Принцесса целыми днями разговаривает сама с собой и больше ни с кем. Принцесса говорит только о смерти. Разумеется, принцесса безумна».
Она подумала, что стоило бы улыбнуться опасавшимся ее детям, но, взглянув на грязные лица и рваную одежду, решила, что испугает их еще больше, и быстро вошла в пещеру.
«Может быть, я
Большая пещера была по большей части пустой. Старый Краобан, медленно выздоравливавший после ран, полученных во время тщетной попытки защитить Эрнисдарк, лежал рядом с огороженным очагом и о чем-то тихо разговаривал с Арнораном, одним из любимых менестрелей ее отца. Когда Мегвин подошла, оба подняли головы, и она увидела, что они изучают ее лицо, пытаясь понять, какое сегодня у принцессы настроение. Арноран начал подниматься, но она махнула рукой, чтобы он оставался на месте.
– Снег пошел, – сказала она.
Краобан пожал плечами. Старый рыцарь был почти лысым, если не считать нескольких завитков седых волос, и его голова походила на головоломку, составленную из тонких голубых вен.
– Плохо, миледи, совсем плохо. У нас еще осталось немного скота, но мы и так вынуждены тесниться всего в нескольких пещерах, и это при том, что большинство проводит практически весь день на улице.
– Сюда придут еще люди. – Арноран покачал головой. Он был не таким старым, как Краобан, но заметно более тщедушным. – Очень рассерженные люди.
– А ты знаешь песню «Камень Расставания»? – неожиданно спросила Мегвин у менестреля. – Она очень старая, про ситхи и про то, как умерла женщина по имени Ненаис’у.
– Мне кажется, я ее знал, давно, – ответил Арноран и прищурился, глядя в огонь и пытаясь вспомнить. – Это старая песня, очень, очень старая.
– Тебе не нужно петь слова, – сказала Мегвин и уселась, скрестив ноги, рядом с ним, плотно, точно кожу на барабане, натянув юбку между коленями. – Просто сыграй мелодию.
Арноран потянулся к арфе и взял несколько неуверенных нот.
– Я не думаю, что помню…
– Неважно, попытайся. – Мегвин пожалела, что не может сказать что-то такое, от чего на их лицах появились бы улыбки, хотя бы на мгновение. Разве ее народ заслужил всегда видеть ее в трауре? – Было бы хорошо, – проговорила она наконец, – подумать о прежних временах.
Арноран кивнул и с закрытыми глазами пробежал пальцами по струнам, видимо, в темноте ему было проще вспомнить мотив. А потом начал изящную мелодию, наполненную диковинными нотами, дрожавшими на грани диссонанса, но не переходившими за него. Пока он играл, Мегвин тоже закрыла глаза и снова услышала голос няни из далекого детства, которая рассказывала историю Друкхи и Ненаис’у – какие же странные имена у героев старых баллад! – пела об их любви и трагической гибели, про враждовавшие семьи.
Музыка продолжала звучать, и мысли Мегвин наполнили образы далекого и не слишком прошлого. Она видела перед собой бледного Друкхи, склонившегося к земле от горя, а потом дающего клятву отомстить – но у него было наполненное болью лицо ее брата Гвитинна. И распростертое на зеленой траве безжизненное тело Ненаис’у – разве это не сама Мегвин?
Арноран перестал играть, и Мегвин открыла глаза, она не знала, как давно стихла музыка.