– Когда Друкхи умер, отомстив за свою жену, – сказала она, будто продолжая прерванный разговор, – его семья не могла больше жить в мире с семьей Ненаис’у.
Арноран и Краобан переглянулись, но она, не обращая на них внимания, продолжала:
– Я вспомнила их историю. Мне пела эту песню няня. Семья Друкхи бежала от своих врагов, далеко-далеко, чтобы жить отдельно. – Через мгновение она повернулась и посмотрела на Краобана. – Когда Эолейр и остальные вернутся из своей экспедиции?
Старик принялся считать на пальцах.
– Они должны быть здесь, когда народится новая луна, немного меньше, чем через две недели.
Мегвин встала.
– Некоторые из этих пещер уходят далеко в сердце горы, верно? – сказала она.
– В Грианспоге всегда имелись глубокие пещеры, – медленно кивнул Краобан, пытаясь понять, что она имеет в виду. – А некоторые еще сильнее углубили для добычи ископаемых.
– Тогда завтра на рассвете мы начнем их исследовать. К тому времени, когда граф и его люди вернутся, мы будем готовы перебраться.
– Куда, миледи? – удивленно прищурился Краобан. – Куда перебираться, миледи Мегвин?
– Дальше, в глубь гор, – ответила она. – Я поняла это, когда Арноран играл. Мы, как семья Друкхи из песни: мы не можем больше здесь жить. – Она потерла руки, стараясь согреть их в холодной пещере. – Больше не осталось ничего и никого, кто смог бы прогнать Скали.
– Но миледи! – вскричал Арноран, которого так удивили слова Мегвин, что он осмелился ее перебить. – У нас есть Эолейр и вместе с ним много храбрых эрнистирийцев…
– Прогнать Скали некому, – сердито повторила она. – И, вне всякого сомнения, тан Кальдскрика посчитает луга Эрнистира гораздо более приятным местом в это жутко холодное лето, чем его собственные земли в Риммерсгарде. Если мы здесь останемся, рано или поздно они нас найдут и, точно кроликов, перебьют прямо перед входом в пещеры. – Ее голос стал набирать силу. – Но, если мы уйдем глубже в сердце гор, они нас
Старый Краобан не сводил с нее обеспокоенного взгляда. Мегвин знала, что он задает себе тот же вопрос, что и все остальные: неужели Мегвин лишилась разума из-за своих потерь, из-за
«Возможно, так и есть, – подумала она, – но не в этом. Я уверена, что права».
– Но, леди Мегвин, – проговорил старый советник, – что мы будем есть? Из чего будем делать одежду, как выращивать зерно?..
– Ты же сам сказал, что горы пронизаны тоннелями, – ответила она. – Если мы их найдем и хорошо изучим, мы сможем жить в глубоких пещерах, в безопасности от Скали, и выходить наружу там, где захотим, чтобы охотиться, собирать припасы, даже нападать на лагеря Кальдскрика, если пожелаем!
– Но… но… – старик повернулся к Арнорану, однако арфист молчал. – Как ваша мать отнесется к такому плану? – спросил он, наконец.
Мегвин презрительно фыркнула.
– Моя
– Тогда каким будет мнение Эолейра, нашего храброго графа?
Мегвин смотрела на дрожавшие руки Краобана и его бесцветные глаза, и на мгновение ей стало его жаль, но это не прогнало гнева.
– Граф Над-Мулаха сможет высказать нам свое мнение, но запомни, Краобан, он не командует
Она пошла к выходу из пещеры, слыша их тихое перешептывание у очага. Пронзительный холод снаружи не сумел охладить ее разгоряченное лицо, хотя она довольно долго стояла на ветру со снегом.
Граф Утаниата Гутвульф проснулся, когда в полночь зазвонил колокол на высокой Башне Зеленого ангела в Хейхолте, а потом постепенно все звуки стихли.
Гутвульф закрыл глаза, дожидаясь, когда сон к нему вернется, но он от него бежал. Перед его мысленным взором проносились одна картина за другой, сцены сражений и турниров, сухое повторение придворного этикета, хаос охоты. И всюду на первом плане возникало лицо короля Элиаса – вспышка пронизанного страхом облегчения, поспешно спрятанного, которое увидел Гутвульф, когда прорвался сквозь кольцо атаковавших его врагов, чтобы спасти друга во время Войны тритингов; пустое, безнадежное выражение, с которым Элиас выслушал известие о смерти своей жены Илиссы; и самое неприятное, это скрытный, ликующий и одновременно смущенный взгляд, появлявшийся всякий раз, когда они встречались.
Граф выругался и сел, он понял, что сон к нему уже не вернется, по крайней мере, быстро.
Гутвульф не стал зажигать лампу, оделся в темноте, в мелких брызгах сияния звезд, проникавшего сквозь узкое окно, и переступил через слугу, который спал на полу в ногах кровати. Потом он надел плащ поверх ночной сорочки и тапочки и вышел в коридор. Одурманенный глупыми, беспокойными мыслями, он решил, что вполне может погулять часок.