Скала Прощания. Том 1

Час за часом, спускаясь вниз по узким тропинкам, постоянно смахивая снег с глаз, Саймон обнаружил, что молится, чтобы они поскорее добрались до подножия. И, хотя силы постепенно к нему возвращались, он не был создан для жизни в горах. Разреженный воздух обжигал легкие, ноги становились тяжелыми и слабыми, точно намокшие ломти хлеба. А когда в конце дня он попытался заснуть, мышцы оставались такими напряженными, что, как ему казалось, гудели.

Кроме того, высота, на которой они находились, тревожила Саймона. Он всегда считал себя бесстрашным покорителем вершин, но так было в Хейхолте, до того, как он оказался в бескрайнем мире. Теперь Саймону было намного легче смотреть на пятки коричневых сапог Слудига, на то, как они поднимались и опускались, чем по сторонам. Когда его взгляд натыкался на возвышавшиеся над ним массы камня или в бескрайние глубины пропасти, он обнаруживал, что ему становится трудно представить ровную землю. Где-то, приходилось ему напоминать себе, есть места, где человек может повернуться и идти в любом направлении, не опасаясь упасть и погибнуть. Он жил в таком месте, значит, они должны существовать. И где-то на протяжении многих миль имелся такой ковер, который ждал, когда по нему пройдут ноги Саймона.

Они остановились на относительно ровной площадке для отдыха. Саймон помог Эйстану снять заплечный мешок, а потом смотрел, как стражник опускается на усыпанный снегом камень и дышит так тяжело, что очень скоро все вокруг покрылось туманом от его дыхания. Эйстан опустил на короткое время капюшон, но тут же вздрогнул от порыва холодного ветра и быстро вернул капюшон на прежнее место. В его густой бороде блестели кристаллики льда.

– Как холодно, парень, – пробормотал он. – Жуткое дело. – Внезапно он вдруг показался Саймону очень старым.

– У тебя есть семья, Эйстан?

Стражник немного помолчал, словно его удивил вопрос, а потом рассмеялся.

– Ну, в некотором роде, – ответил он. – У меня есть женщина, жена, но нет малышей. Первый ребенок умер, а больше у нас не родилось. Я не видел жену с начала зимы. – Он покачал головой. – Думаю, она в безопасности. Ушла с родственниками в Хьюэншир – в Наглимунде слишком опасно, так я ей сказал. Приближается война. – Он тряхнул головой. – Ну, а теперь, если верить женщине-ведьме, война закончена, и принц Джошуа потерпел поражение.

– Но Джелой говорила, что Джошуа спасся, – поспешно сказал Саймон.

– Да, это уже кое-что, – ответил Эйстан.

Некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к вою ветра в скалах. Саймон посмотрел на меч Шип, лежавший на рюкзаке Эйстана, его темный клинок блестел, а снежинки таяли на поверхности.

– Меч не слишком для тебя тяжелый? Я могу немного его понести, – предложил Саймон.

Эйстан немного подумал, а потом усмехнулся.

– Буду только рад, парень. Ты должен иметь меч, ведь у тебя появится настоящая борода и все такое. Проблема в том, будет ли от него толк как от меча, если ты понимаешь, о чем я.

– Я знаю. Знаю, что он меняется. – Саймон вспомнил, как держал Шип в руках. Сначала он был холодным и тяжелым, точно наковальня. А потом, когда он стоял на краю скалы и смотрел в молочно-голубые глаза дракона, меч стал легким, словно березовый посох. Казалось, блестящий клинок обладал собственной душой и дышал. – Мне вдруг почудилось, что меч живой. Как животное или что-то в таком же роде. Он по-прежнему тяжелый для тебя?

Эйстан покачал головой, глядя на кружившиеся в воздухе снежинки.

– Нет, парень, – ответил Эйстан. – Кажется, он хочет скорее оказаться там, куда мы идем. Может, он думает, что возвращается домой.

Саймон улыбнулся – они говорили о мече, как о собаке или лошади. И все же в нем чувствовалось несомненное напряжение, как в пауке, застывшем на паутине, или рыбе, неподвижно зависшей на глубине в холодной темноте речного дна. Саймон снова посмотрел на клинок. Меч, если он действительно был живым, оставался чем-то чуждым. Его черный цвет поглощал свет, оставляя лишь слабое отражение, подобное мерцающим осколкам. Дикое и темное существо.

– Он направляется туда, куда идем мы, – сказал Саймон, а потом продолжил, немного подумав: – Но это место не станет домом. Во всяком случае, моим.

Когда той же ночью он лежал в узкой пещере, всего лишь небольшой царапине на мускулистой каменной спине Сиккихока, Саймону приснился движущийся гобелен, висевший на стене в абсолютной темноте. На нем, как на религиозных картинах в часовне Хейхолта, стояло огромное дерево, поднявшее ветви к небесам. Оно было белым и гладким, как мрамор из Харчи. А на нем, головой вниз, как Сам Усирис Эйдон, висел Джошуа.

Перед Джошуа стоял кто-то, окутанный мраком, и вбивал в его тело гвозди огромным серым молотком. Джошуа ничего не говорил и даже не кричал, но его последователи, собравшиеся вокруг, громко стонали. Глаза Джошуа были широко раскрыты в безмолвном страдании, совсем как на лице резной фигуры Усириса, висевшей на стене в комнате для слуг, где жил маленький Саймон.