Скамейка Полли

– Лучшее – враг хорошего, девочка моя. Но, так сказать, по просьбе слушателей, добавлю потустороннюю жизнь и всё остальное, что тебя так живо интересует. Кто знает, может, именно для тебя литературная деятельность окажется удачной находкой, и ты оформишь моё повествование в роман. Ты не против? – Кэтрин мотнула головой. – Тогда слушай: Айвен плыл в чернильной мгле…

***

Человек плыл в чернильной мгле. Мрак то сгущался, то уплотнялся, то разряжался до серого. Человек не чувствовал тела. Не знал, кто он и зачем находится в Предвечном Мраке. Он всё забыл. Да и было ли что забывать, не знал.

Воспоминание огненной иглой пронзило существо:

– Джипси! Джипси! Джипси… Я не успел… Не успел…

Душу узлом скрутило отчаяние, боль потери стала невыносима, и он снова закричал.

– Джипси-ии! Джипси!.. Верните её…

В ответ молчание, и только пульсации ускорились. Мрак прочеркнули яркие радужные сполохи. Они вспыхивали и гасли, гасли, гасли… Айвен зажмурился. Сердцем вернулся в прошлое… Недавнее?.. Далёкое?.. Джипси танцевала на лужайке перед зданием Института. Застыла, подняв голову, будто в мольбе обращаясь к небу… Увидела Айвена… Кинулась навстречу, но не смогла обнять, наткнувшись на невидимую стену… Глаза… Глаза, полные боли и любви, смотрели, впитывая каждую чёрточку, запоминая и прощаясь… Она любила его… Всегда любила… Он понял это сейчас, здесь, плавая во тьме…

Вновь вибрации. Занавес беспамятства, приоткрытый на мгновенье, опустился. Темнота перестала быть мраком, сжирающим сознание. Черная пелена будто колыхалась, рвалась, сквозь неё иногда просвечивали лица. Кажется, знакомые, но он не мог утверждать, что знает этих людей. Лица размывались, уплывали, и Айвен смотрел на потолок. Не понимал, далеко или близко лепные украшения и лампы, но продолжал смотреть вверх, будто чего-то ожидая. Тело стало тяжёлым, конечности налились свинцом, тянули вниз. Тело давило его. Стараясь освободиться от тяжести, шевельнулся. Стало легче. Дёрнулся… Раз… Другой… С удовольствием встал, ощущая пьянящую, головокружительную лёгкость в только что неподъёмно-одеревеневшем теле…

Темноту прорезал лёгкий, спокойный свет, и Айвен радостно потянулся к лучу, поплыл, чувствуя правильность происходящего. Тут же обнаружил, что не одинок. Фигуры в бесформенных балахонах поддерживали его с четырёх сторон. Заглянув им в лица, баронет сначала оторопел от ужаса, попытался вырваться, но тут же пришло понимание: эти четверо не страшные, но и не красивые. Они просто другие – и он успокоился…

Свет приближался. Айвен посмотрел вниз – на широкой кровати со снятым балдахином лежал человек. Это был тоже он. С безразличием смотрел, как корчится в судорогах, хрипит он – другой. Чувствовал ужас, панический, животный ужас умирающего тела. Будто тот, тяжёлый, больной, пытаясь вдохнуть воздух, хотел вернуть назад его – обновлённого, лёгкого. И если ему это удастся, то, воссоединившись, он будет жить. Почему так происходит, задумываться не стал, и мучения его двойника – там, внизу – не трогали Айвена, скорее, вызывали лишь отстранённое любопытство. Какая-то связь всё же осталась: он чувствовал бьющуюся в мозгу двойника панику смерти. Да, тело сейчас умрёт, и это тоже он – Айвен Джошуа Чемберс. Обнаружив, что может смотреть во все стороны сразу, Айвен вгляделся в луч белого света и там, в самом его начале, увидел Джипси. Она улыбалась, приветствуя, ожидая, она звала, манила… Он потянулся к любимой, но полный горя крик внизу, сорвавшийся в рыдания, нарушил счастливый покой.

Луиза… Крошка Лу… упала ему на грудь – тому Айвену, что хрипел на кровати, не в силах сделать глотка так нужного его телу воздуха… Вот подошёл Джейкоб, взял дочь за плечи, отрывая от умирающего… Священник из Роузвудской церкви… читает молитву… Вытянувшись в струнку, с подсвечником в руке, у изголовья стоит бессменный Эндрю – как всегда в парике, при полном параде. Он даже не утирает слёзы, струящиеся по застывшему чопорной маской лицу… Вот коротышка-доктор, отворачиваясь, собирает чемоданчик. На маленьком стульчике рядом с кроватью, уткнув лицо в платок, тихо плачет мать Луизы Браун, оплакивая не умирающего, а разделяя дочкино горе. Непонятно как затесавшийся сюда Билли смотрит на баронета и тихо шепчет, что смерти нет, что повезло умереть таким молодым, но никто, кроме самого Айвена его не слышал…

– Айвен!!!

Луиза Браун билась в истерике. Сильные руки отца встряхнули несчастную невесту, поставили на ноги. Джейкоб словно пушинку оторвал её от пола, вынес дочь из спальни.

И Айвен – тот, что парил вверху, в белом свете безусловного, естественного счастья, что почти перестал быть человеком, вдруг ощутил сильнейшую связь с происходящим внизу. Со всеми, кого собрался покинуть. Вспышкой возникла мысль: «Я должен… Я дал слово». Тут же боль тела передалась ему… Жажда воздуха, жажда жизни, долг чести… Всё смешалось, слилось в одно непреодолимое: «Жить!»

Четверо в балахонах безразлично помогли ему опуститься.