Скандал у озера

– Он соболезновал тебе, часто интересовался твоим самочувствием, – ответила Жасент. – Мама, ведь ты была на похоронах Эммы. Сидони причесала тебя; на тебе были твоя черная куртка и красивая серая юбка. Ты не помнишь?

– Нет, совсем не помню. Хотя церковь я, кажется, припоминаю. Я молилась. Ваш дедушка сидел рядом со мной. А потом все смешалось. Но сейчас я вновь увидела перед собой Эмму, мой лучик света, распластанную у моих ног в шумящей вокруг воде; она была холодная, а в своем красном платье выглядела мраморно-белой. Этого я не забуду никогда! До самой смерти буду помнить ее такой, какой она была в то утро, ее красивые промокшие волосы, закрытые веки. Господи, я готова умереть, как только ты того пожелаешь.

Сидони воздержалась от слов утешения, которые уже собиралась было произнести, – в этой обстановке они показались ей банальными. Она надеялась, что время сделает свое дело, смягчит невыносимую жестокость этого траура.

– Мама, обопрись об мою руку, тебе нужно освежиться. Ты наденешь свою серую юбку и черный жилет, на шею капнешь пару капель моего одеколона. Эмма хотела бы, чтобы ты поправилась, чтобы ты хорошо ела. Она любила тебя всем сердцем; доставь ей удовольствие, не говори о смерти. Ты нужна нам: Жасент, Лорику, мне и отцу.

Альберта кивнула головой. Встав с постели, она едва держалась на ногах, поэтому в страхе схватилась за Сидони:

– Господи Иисусе, что со мной такое?

– С субботы ты почти ничего не ела, – объяснила Жасент. – Это обычная слабость; она скоро пройдет, если ты начнешь питаться как следует.

– Говоришь, словно доктор, – сказала мать, даже не удостоив дочь взглядом.

– Мама, что я сделала или сказала не так? – рассердилась Жасент, оскорбленная до глубины души. – Я здесь, я тоже с тобой. В комнате не только Сидони!

Жасент была не в силах больше терпеть такое необъяснимое безразличие.

Альберта Клутье медленно, с суровым выражением лица, обернулась к старшей дочери. Жасент плакала, такая хрупкая в своих темных одеждах, с длинными растрепанными волосами.

– Самое время плакать, бедная моя Жасент. Мы с отцом перекинулись парой слов, когда перевозили Эмму в деревню. Ты не выполнила своего долга, не уследила за нашей малышкой. Что она делала на берегу озера, ночью, тогда как должна была в это время спать у тебя дома вместе с Лориком? Если бы ты ее тогда не оставила, она была бы жива.

Сидони отвернулась, ее щеки пылали от смущения.

– Сидо, ты знала, что родители так обо мне думают? – дрожащим голосом спросила Жасент. – Ты знала и скрыла это от меня?

– Я не хотела причинить тебе боль.

– Что ж, у тебя получилось!

Она выбежала из комнаты, поднялась на чердак. Ей понадобилось достаточно силы воли, чтобы не выкрикнуть матери, что присматривать за Эммой было сложно, ведь она с подросткового возраста делала то, что хотела.

– Я ухожу отсюда, – пробормотала она, собирая свои вещи.

Жасент позаботилась о том, чтобы спрятать блокнот в белую кожаную сумочку Эммы. Довольно скромных размеров, она легко поместилась в глубине широкой клеенчатой дорожной сумки, которую Жасент захватила с улицы Марку, чтобы сложить туда свои туфли-лодочки, щетку для волос и две пары чулок.

– Тем хуже, тем хуже, тем хуже! – повторяла она сквозь зубы. – Пусть остаются с ложью Эммы, с ее секретами! Им всем плевать на правду!

Ее больница, этот каменный островок в погруженном под воду Робервале, казалась ей надежной пристанью, где ее ценили и уважали, где она чувствовала себя нужной. Спустя пять минут она уже бегом спускалась по лестнице, стремясь поскорее добраться на вокзал и молясь о том, чтобы сразу же сесть на поезд, если железная дорога вообще не повреждена и не затоплена.

Но тут посреди прихожей она увидела дедушку: он лежал на полу и прижимал руку к груди.

– Дедушка, боже мой!

Она быстро сняла сумку, наклонилась к старику и стала его осматривать.

«Пульс есть, сердце слабо бьется. Ему стало нехорошо наверняка из-за усталости и эмоций».

Жасент привыкла переносить на себе больных. Девушка принялась аккуратно приподнимать Фердинанда, для большей надежности взяв его под мышки. В ужасе вниз сбежала Сидони:

– Я услышала, как ты кричишь! Господи, наш дорогой дедуля, что с ним случилось? Он не…

– Да нет же, ему просто нехорошо. Помоги мне положить его на диван в гостиной, – приказала сестра, тяжело дыша. – Я испугалась, так испугалась, когда подумала, что мы и его можем потерять!

Сестры уложили Фердинанда на узкую кушетку. Жасент приподняла его ноги и аккуратно уложила их на высокую вышитую подушку.

– Возвращайся к маме скорее, Сидони, – проговорила она.

– Нет, я останусь здесь. Мама хочет мыться самостоятельно. Такая перемена меня пугает. Можно сказать, она внезапно обрела свое прежнее состояние.

Жасент, казалось, не слышит сестру. Она побежала на кухню, налила в стакан шерри и взяла кусочек белого сахара. Сидони в нерешительности стояла на пороге гостиной.

– Ты уверена, что он поправится? – спросила она. – Ответь, не жалей меня. Я так люблю тебя, Жасент!