На следующий день он забрал меня из школы. Я, мягко говоря, была в шоке. Обычно меня всюду возил водитель. Из школы, на вечерние занятия и на детские праздники. Ни разу меня не забирали родители. Садясь на заднее сиденье машины Джордана, я была польщена, взволнована и старалась вести себя безукоризненно. Когда он поехал в противоположном от дома направлении, я задумалась, куда же мы едем, но не хотела показаться подозрительной или неблагодарной. И только когда я увидела леса и озеро Сант-Анджело, которое было за границей города, я открыла рот:
– Куда мы едем?
Он лишь хищно улыбнулся мне в зеркало заднего вида, включил поворотник и резко свернул направо. И позже я поняла зачем. Мы приехали в приют для животных. Я еле волочила ноги и, проходя через поржавевшие ворота, ведущие к собачьим конурам, я чувствовала, будто отдаю свою душу тому, кому не доверяю.
– Порой, Эди, нужно смотреть жестокости в глаза и ничего не делать. Чтобы добиться успеха в жизни, нужно действовать, руководствуясь логикой и разумом, а не чувствами. Итак, ты же знаешь, что у тебя аллергия на собак и кошек?
Я помню, как кивнула, хотя голова была в тумане от тревоги. Я не могла завести собаку или кошку, это факт, но я никогда и не просила питомца. Я лишь хотела пожертвовать немного денег той некоммерческой организации из телевизора. Они очень нуждались в деньгах, а у нас их было много. Мои уши наполнил пронзительный исступленный лай, и мне захотелось развернуться и убежать. Я не сделала этого только потому, что знала: он не побежит за мной. Он, и глазом не моргнув, даст мне заблудиться в лесу.
– Значит, ты знаешь, что мы не можем забрать ни одного из этих животных. А теперь я хочу, чтобы ты посмотрела им в глаза и ушла, оставив их. Ты можешь это сделать ради меня, Эди? – Джордан присел, улыбаясь, чтобы быть на уровне моих глаз.
Позади него стояла волонтерка в зеленой футболке с названием приюта и улыбалась диковатой, излишне широкой улыбкой.
– Д-да.
Мы почти полтора часа ходили мимо клеток и смотрели на умоляющих, страдающих собак и кошек. Мне пришлось смотреть каждому животному в глаза, а потом переходить к следующему вольеру. Волонтерке, которая сопровождала нас весь маршрут, показалось странным, что отец не уточнил, кого именно он ищет на роль питомца. Ей было неведомо то, что мне в тот день стало предельно ясно: он не собирался никого брать, но, в самом деле, хотел иметь питомца. Он хотел сделать из меня свою послушную, вышколенную марионетку.
И сейчас меня больше всего мучило то, что в какой-то мере ему это удалось. Тот день сломил меня, и с тех пор отец каждый день делал трещину в моем сердце чуть больше.
Мне не разрешалось давать деньги или еду бездомным на улице.
Мне не разрешалось разговаривать с незнакомцами, даже заводить непринужденную беседу с внушающими доверие взрослыми.
От меня ждали, что я буду вести себя, как безупречная ледяная принцесса. Поначалу я бунтовала. А потом появилсяТео, и отец стал не просто кормильцем. Он стал господином, который за невидимые ниточки дергал свою марионетку. Меня.
Спустя двенадцать лет с тех пор, как Джордан показал мне жестокость, нарушив привычный ход моей жизни, он сделал это снова.
Я была дома и вскрывала упаковки с вариантами париков для мамы, которые заказала в еврейском православном магазине в Бруклине, когда он вошел в мою комнату. Джордан не утруждался постучать, а я не стала обременять себя вопросом, почему он дома. Он никогда не бывал дома и уж точно ни разу не заходил ко мне в комнату, но я ходила вокруг него на цыпочках. Казалось, что за последние недели его манерное, эгоистичное поведение стало только хуже.
– Я могу чем-то помочь? – спросила я, раскладывая на кровати светлые парики из человеческих волос, расчесывая их и пытаясь решить, какой из них больше всего понравится маме.
Джордан облокотился плечом о дверной косяк, глядя на меня с презрением. Я задумалась, мог ли он почувствовать, что я стала другой. Потому что, переспав с Трентом Рексротом, я определенно изменилась сильнее, чем выдавало мое тело. Потрескавшиеся, болезненные, красные соски, розовые следы на заднице и бедрах были лишь внешними декорациями. Но когда он кончил в меня, то оставил мне кое-что. Часть своей силы.
– Присядь, Эди.
– Назови мне хотя бы одну вескую причину, – ляпнула я, взяв в руки парик и водя по нему расческой из бамбука.
Я была не в настроении слушать нотации, а если речь шла о флешке, то он должен был дать мне больше времени. Трент не просто сидел у меня на хвосте. Он уже намотал его на мизинец.
– Я твой отец, и ты не посмеешь мне перечить, если хочешь жить мирной, спокойной жизнью. А теперь садись.