Сказ о том, как тяжела попаданская доля (СИ)

Услышав до тошноты бодрый голос, ведьмак посмотрел на Гермеса, который стоял на прежнем месте, улыбаясь ведьмаку как ни в чем не бывало. А впрочем, для Гермеса эта неожиданная размолвка Геральта со своей подругой и их последующее расставание действительно не имели никакого значения. Сам же Геральт вдруг с неожиданной горечью осознал, что ему вмиг стали неинтересны все люди и сущности, находящиеся в этом доме, и не стало дела до того, чем и как закончится история с запутанными старыми отношениями, невыполненными договорами и чьими-то несбывшимися надеждами — важным было лишь то, что Лены уже не было рядом с ним да и нигде больше в этом мире. Осознание того, что виноват в своей потере был исключительно он сам, лишь усугубляло мерзкое настроение ведьмака. А еще он думал, что даже — в кои-то веки — наличие в доступной близости всемогущего Кроноса не могло уже ничего поправить. Возможно, он и согласился бы отмотать минуты назад до точки невозврата, когда роковые слова еще не были сказаны и все еще можно было изменить, но какой в этом смысл? Лена все решила и сделала свой выбор. А то, что он оказался не в пользу Геральта… Что ж, она рассудила правильно. И к лучшему. А он не имел права сердиться. И не мог настаивать, чтобы она изменила свое решение. Не мог и не стал. Как не стал смотреть ей вслед, внезапно осознав, что это слишком тяжело — вот так вдруг, в один миг лишиться своего маленького уютного счастья, о котором он безнадежно мечтал многие годы своей неустроенной скитальческой ведьмачьей жизни, и в которое теперь почти поверил. А оно взяло — и ускользнуло в тот момент, когда, казалось, он уже держал его в руках.

Нахлынувшее острое чувство утраты резко сжало сердце пронзительной, почти физической болью, но с этим Геральт справляться умел. Гораздо сложнее было стряхнуть пришедшее ей на смену вязкое и тяжелое ощущение полного безразличия к происходящему. Ведьмаку нестерпимо захотелось остаться одному, чтобы никого не видеть и не слышать до омерзения жизнерадостный голос Гермеса, который вещал о какой-то Сольвейг.

— Что еще за Сольвейг? — машинально спросил Геральт, просто затем, чтобы хоть как-то заставить себя вернуться к действу, происходящему в доме Ольгерда, ведь как ни крути, а профессиональная этика и его личная репутация требовали, чтобы он довел дело до конца.

— В данном случае твоя девушка Лена, — охотно пояснил Гермес, делая вид или действительно не обращая внимания на то, как болезненно сжал губы Геральт, вновь услышав имя своей теперь уже бывшей подруги. — Тебе, в отличие от того же Ольгерда, несказанно, хотя на мой взгляд и незаслуженно, повезло. Ведь далеко не каждая женщина рискнет самым ценным — своей душой — ради мужчины, который — заметь — ей даже не верен.

— О чем ты сейчас говоришь?

— Ей пришлось загадать желание, то есть принять наконец предложение Гюнтера. Заложить свою душу исключительно затем, чтобы он оставил тебя в покое.

— Но почему она не сказала об этом мне?

— Потому что у тебя сначала не нашлось времени ее выслушать. А потом ты не выразил желания.

— Тогда почему ты не сказал об этом сразу, пока Лена была еще тут?

— Я никогда не встреваю в дела влюбленных. Не моя епархия. Поэтому предпочитаю молчать и позволить вам разбираться со своими делами самим.

— Если бы я не сглупил и дал ей объяснить… — Геральт в отчаянии сжал кулаки.

— Что теперь гадать о том, что было бы, — развел руками Гермес. — Ты ведь сглупил.

— Да, — Геральт покачал головой, а потом горько усмехнулся. — Надо же, как по-дурацки получилось: я столько раз давал Йен шанс все исправить и начать сначала, а она не заслужила ни одного, и в итоге для той, кому он был действительно нужен, ничего уже не осталось. Йен выбрала все. Взяла то, что ей не принадлежало. Как о’Дим.

— Кстати, об о’Диме, — спохватился Гермес. — И прочих присутствующих здесь существах и сущностях. Мы отвлеклись, а время… Хотя в данном случае Время как раз ждет, причем буквально и очень терпеливо. А впрочем, уж ему-то точно спешить некуда.

— И чего он ждет? — поинтересовался Геральт.

— Решения участи о’Дима. Остальные его не интересуют. Ведь они у него ничего не просили.

— О’Дим, — Геральт стиснул зубы. — Его бы я с удовольствием отблагодарил за все то добро, которое он нам с Леной причинил. Да только он ведь бессмертен, так?

— Скажем, его существование не бесконечно. Но, поставить точку в его, так сказать, бытие тебе не по чину. Кстати, я вижу, что с исчезновением своей подружки ты абсолютно утратил интерес к тому, что тут происходит. Знаешь, ты можешь уйти и не досматривать представление, — великодушно разрешил Гермес. — Ведь, в отличие от собравшихся здесь лиц, ты-то теперь свободен как ветер, потому что никому и ничего не должен. Я бы на твоем месте воспользовался своим положением и радовался вновь обретенному статусу.

— Ну нет, — покачал головой Геральт. — Зная увертливость о’Дима, я уж досмотрю до конца. Хочу быть уверенным, что хотя бы эта наглая самодовольная рожа получит по заслугам и никогда больше меня не побеспокоит.