Сказ о том, как тяжела попаданская доля (СИ)

— Потому что примерно представляю, что из себя представляет большая часть тусующихся там девиц. Они не были никому нужны и интересны у себя дома, при этом пребывая в уверенности, что причина этому — неправильный мир, в котором никто не ценит замечательных и необыкновенных их. По их глубокому убеждению, стоит поменять место пребывания — и жизнь наладится, все сразу кинутся целовать ноги им, великим и ужасным, наперебой превознося их невъбенные достоинства, — Эредин усмехнулся. — Простая мысль, что дело не в мире, а в них самих, в голову этим девкам не приходит. То ли для их куриных мозгов она слишком сложна, то ли для больного самолюбия слишком неприятна. Им все равно, рушить мир или спасать, им нет дела ни до чего и ни до кого вокруг, они, как деревянные болванки, не чувствуют ничего — ни привязанности, ни любви, ни боли, ни сожалений. Зачем же мне наполнять свой родной и любимый мир всяким бессмысленным сбродом? Нам там и dh’oine работяг вполне хватает.

Маша поворошила палкой головешки, подгребая их к уже слабо горящим поленьям, и подкинула в костер хворосту, давая новую пищу огню. Пламя вспыхнуло, радостно затрещав сушняком, а Маша, потерев замлевшую от долгого сидения поясницу, собралась прилечь на подстилку из лапника и веток. Но вдруг… Ее насторожила воцарившаяся вокруг тишина, странная, звенящая, неестественная. Даже ветер, привычно гудевший в кронах, внезапно стих, но, как оказалось, лишь затем, чтобы в следующий момент вернуться с моря и кинуть Маше в лицо горсть холодных колючих капель. «Дождь? Этого еще не хватало, — сердито подумала она, заслоняя лицо от прямо-таки ледяных порывов. — А хотя, — в свете костра она разглядела, как в воздухе часто и накосо не льет, а метет белым. — Это ведь снег! Ах ты ж, епишкин пистолет, реально натуральный снег!»

Маша энергично затеребила Имлериха.

— Эй, хорош дрыхнуть, Ассоль ольхово-чугунноголовая, алые паруса приплыли!

— Чего? — вскинулся спросонья не особо прытко соображающий Имлерих. — Какая соль? Куда приплыли?

— Карантир пришел на Нагльфаре, — уже без шуток сообщила Маша. — Видишь, как снегом-то сыпет. Пойдем его встречать на берег, пока я тут не заколенела совсем.

Уже не обращая внимания на ворчание Имлериха, Маша споро закинула за плечи свою походную котомку, радуясь, что великое ночное сидение наконец закончилось и совсем скоро она окажется на корабле, в своей теплой каюте, где ее ждали нормальная постель и общество Эредина.

Однако при встрече выяснилось, что коротать ночь ей придется одной. Дотошный Имлерих, как с удивлением узнала Маша, таки нашел что-то занятное в этом унылом и малонаселенном мире. Она в очередной раз подивилась способности Имлериха находить нечто ценное там, где, как ей казалось, ничего интересного не может быть по определению, и, оставив мужчин и дальше строить планы по завоеванию и покорению миров, удалилась на отдых. Вскорости, удобно устроившись в своей постели, она попивала глинтвейн, отогреваясь и приходя в себя после тягот походной романтики, и думала о том, что гедонисты-эльфы, с умом и пользой задействуя магию, умудрились даже свой военный корабль превратить в нечто, удобное для проживания. Конечно, круизный лайнер Нагльфар не напоминал ни разу, но существовать тут с комфортом можно было вполне.

Маша расслабленно погрузилась было в сладкие думы об Эредине, но вдруг насторожилась и отставила бокал: что-то было не так, каким-то шестым чувством она стала ощущать внезапное и непонятное чужое присутствие.

«Но как, — пронеслось у нее в голове. — Этого быть не может. Тут же Нагльфар. Никто чужой не сможет сюда проникнуть. Тут поблизости и не было-то никого. А даже если бы и был — наш кораблик явно не то место, на которое хочется попасть».

— Приветик старым знакомым!

Маша, приоткрыв от изумления рот, пронаблюдала, как посредине каюты материализуется до боли знакомая фигура в сером плащике и мятом картузе с торчащими из-под него рыжими патлами.

— Ты?! — спросила она возмущенно, воззрившись на Кузьму. — Здрасьте среди ночи! Явился не запылился. Вот есть же некоторые сущности, совсем стыда не имеющие! Хотя… — Маша покусала губу. — Наверное, у чертей совесть-то должна отсутствовать в принципе.

— Ай-яй-яй, — укоризненно покачал головой Кузьма, стаскивая с головы свой картуз и усаживаясь на стул напротив кровати. — Говорила мне мама, что нет существ более неблагодарных, чем люди. Ить права была. Вот я ж для тебя все: и любовника — красавца-короля, и мир шикарный, и карьеру, и статус, и положение в обществе. А что в ответ? Стала Машка крулевишной и старых друзей признавать не хочет.

— Чего-о? — Маша едва не поперхнулась от возмущения. — Друзей? Уж кто бы говорил-то! Чё-то не припоминаю я, с каких это пор стало принято друзей пускать на переплавку? Или это в вашем ведомстве так заведено? Так я из другой команды, если ты вдруг позабыл.

— Это все Пер, подлец, наговорил обо мне всякого, — сокрушенно покачал головой Кузьма.