Сказание о Раде и Алексее

Смерть единственного сына наложила на старейшину Благослава свой тяжёлый отпечаток. И не только на него одного, но на всю жизнь общины. О помощи другим людям – Благослав теперь даже мыслить не позволял, к деревням близко приближаться не велел!

Они жили ещё более скрытно, чем прежде, прятались в глухих лесах далеко от поселений и проезжих дорог.

Сам Благослав стал не просто строг. За ослушание – выгонять из общины он был готов без жалости к провинившимся. Сего боялись. Боялись остаться в одиночестве, без общины. Поэтому теперь перечить старейшине и в малом даже не смели…

Духовная жизнь общины тоже словно потухать стала – из-за страха того, который, словно ржавчина, неприметно в душах людей прорастал…

Вроде всё по чину, по согласию шло… Но забота о том, как самим выжить, как укрыться от преследований, – стала главной заботой в жизнях людей…

Благослава слушались беспрекословно во всех вопросах, касающихся жизни общины. Строгости его остерегались, возражать ни в чём не смели, даже если и не согласны в чём-то были люди.

Рада же к строгости деда относилась проще, словно не касалось её это. Ослушаться могла, наказана могла быть за какое-нибудь своеволие своё небольшое. Но не было в ней страха вовсе! Деда она любила, боль его о Радомире понимала…

* * *

Своего отца Радомира Рада теперь видела часто: любовалась Его Светящим Обликом, ощущала, как и прежде, Его Руки из несущей Свет и Великую Любовь Силы – протянутыми к ней… Они оберегают, готовы в любой момент поддержать, обнять, направить…

В первый раз она так увидела Радомира вскоре после гибели Его тела.

Благослав остановил их тогда на ночлег и отдых во время сильного дождя – в большой пещере, кем-то прежде вырытой в крутом обрыве.

Был поздний вечер. Все уже улеглись спать, утомлённые дневным переходом.

Рада проснулась и заметила как дед вышел наружу один. Пошла следом посмотреть, что случилось. Она остановилась у выхода из пещеры и сквозь пелену дождя увидела скорбную фигуру деда около реки. Он стоял под холодными струями дождя и плакал.

Рада уже умела воспринимать и понимать души. И деда она всегда очень ясно ощущала… Сейчас она знала, что там, рядом с бурлящим потоком, стоит он и рыдает о сыне погибшем, подставляя дождю лицо, с которого холодные струи смывали жгучие слёзы… Просит он Бога о помощи в тяжком пути их в неведомые края…

Рада хотела подойти, чтобы утешить деда.

И тут она увидела Радомира – так ясно увидела, что бросилась обнимать. Да только её руки проходили сквозь сияющий нематериальный Облик.

Радомир сказал ласково:

– Ты руками не тела, а души – обними! Помнишь, как Я тебя этому учил?

… Рада замерла в такой знакомой нежности отцовских объятий… Хотя теперь это были Его Руки, состоящие не из плоти, а из Божественного Света!

– Значит, Ты – не умер?

– Тело земное пришлось оставить, доченька. Но Я – всегда с тобой есть и буду!

– А дедушка – отчего он тогда так плачет? Я скажу ему, что Ты – здесь?

– Погоди немного: Я Сам ему скажу!…

… С той поры Рада всегда могла с Радомиром поговорить, совет спросить, рассказать о печалях и трудностях, о радостях и открытиях своих.

… Однажды, уже когда на месте новом обустроились, она деду о том рассказала.

Он строго головой покачал:

– Да, живы души без тел, внученька! Да только мечтаниям своим и фантазиям – волю не давай! В мире видимом и осязаемом жить тебе надо учиться, а не видения всякие разглядывать!

– Это папа-то – «видение»? Ты же тоже можешь – душой видеть? Отчего же мне не веришь, что я вижу и слышу папу?

– Веришь, не веришь – вот заладила! Верю я тебе! Верю! Но теперь – я тебе слушаться меня во всём велю! Иди лучше огород полоть!

… Больше Рада не рассказывала деду об отце, но Радомира она звала часто и разговаривала с Ним. И было то – самым надёжным утешением и защитой от печалей и трудностей в жизни её.

* * *

Благослав тоже мог видеть сына, мог с Ним беседы вести… Они беседовали нередко. Да только не было в этом ему такого покоя и счастья, как Раде.

Бывало, что спорил он с сыном.

Радомир стоял перед ним в теле, состоящем из Света, а Благослав ворчал на Него, словно отчитывал непослушного:

– Ты вот – зачем умер?! За тех, кто и не нашего рода-племени, за чужаков – жизнь отдал!

– Неправда: сам ты ведь знаешь, что не умер Я, а лишь тело оставил! Сам понимаешь, что если бы не пошёл Я Сам туда, – не успел бы ты людей спасти!

Знаешь ведь, отец, что не страшна смерть тела – для постигшего Единство с Богом!

– Может, и знаю, а может – ещё и нет… Тебе «с той стороны» легко говорить! А мне – это неведомо пока: сумел ли я достичь… Смерти – да, не боюсь уже давно, но Твой уход для меня – горе великое!

– Какое ж это – горе?! Вот же Я, ты и слышать, и видеть Меня можешь!

– Иногда могу, да… А вот на покой – спокойно уйти не могу! На кого общину оставлю? Кто Раду вырастит?

Не дело это, чтобы дети прежде родителей своих уходили! – вздыхал и ворчал по-стариковски Благослав.

Говорили они часто и про Раду, про её воспитание.

Благослав всё упрекал сына:

– Вот дочь сиротой оставил! На кого?

– На тебя, отец! Ты её учить теперь должен!

– Мала она ещё…