Сказание о Раде и Алексее

Книга писалась легко. Иногда Иисус присутствовал в келье, наполнял Собою сердце Алексея и направлял его мысли.

Иногда Алексей ярко ощущал Благослава, воспринимал его новые мудрые советы о терпении и осторожности в выборе слов.

А Рада… Алексея поражало, как почти всегда спокойно и ласково она могла быть рядом, наполняя прозрачной нежностью пространство.

Он рассказывал ей мысленно думы и надежды свои…

Рада, даже не будучи рядом телом, продолжала помогать в дальнейшем освоении медитаций Слияния с Богом.

Алексей учился как можно дольше оставаться в тех состояниях, когда душа, отверстая, распахнутая для Бога, воспринимала Божью Волю. Учился он, чтобы Божья Любовь легко протекала сквозь бренное тело – чтобы наполнялся мыслительный процесс Божьим Промыслом.

Жить в единении ума с Богом – это прежде казалось Алексею великим чудом, когда ему про такое состояние души старец Николай объяснял. А теперь вот… – возможно сие! Пусть ещё не всё время он может так жить, но уже – может!

А ещё к нему теперь часто заходили Тихон и Дуняша.

Заглядевшись на работу Алексея, они попросили его выучить их грамоте.

Алексей учил – и видел, как восторженное желание познавать – быстро преображает детей.

Вскоре его работа была завершена.

Выпал снег, подморозило… Пора было в путь.

* * *

Поначалу Алексей ехал с попутными обозами, которые везли железо, медь, соль. Были также в обозах и пушки, и ружья… Продолжающаяся война требовала всё больше оружия, и новые промыслы на Урале теперь множились, крепли, разрастались.

Бескрайние просторы, густые леса, нищие деревни, грязные уездные городки, маленькие церквушки, богатые монастыри…

Постепенно постоялые дворы становились более людными.

Алексей теперь уже ехал с ямской почтой, что было намного скорее.

Деньги у Алексея на дорогу были. Об этом позаботился старейшина Благослав. Он настоял и выделил Алексею денег из общинных. В этом старейшина был как всегда разумен и практичен; отказов Алексея он слушать не стал.

* * *

Алексей вспоминал, словно подводя итог прожитому, как всё изменилось в его жизни за время, прошедшее с той поры, когда он был изгнан из Москвы.

Вспомнил он и то, как в юности своей уже мечтал, что сумеет то совершить, на что сейчас решился. Улыбался он теперь думам того прежнего юного мечтателя…

Размышлял Алексей и о том, как попасть на приём к царю Петру, как с ним поговорить. Он пытался припомнить каких-нибудь влиятельных родственников или знакомых своего покойного отца. Но это не представлялось перспективным: навряд ли кто-нибудь из них его даже узнает, не то что согласится представить его государю.

Рассказывали, что царь прост в обращении, может и с плотником или кузнецом без чинов разговор вести. Но может быть и вспыльчив, гневен.

Нужно будет разузнать, где он бывает в новом строящемся городе – так, чтобы напрямую к нему обратиться. Там это должно быть проще, чем в Москве…

После дум таких, Алексей вновь уверенно погружался в Божественный Свет – и приходило спокойное знание, что всё – в Божьих Руках! Алексей тогда – вместе с Богом – обнимал сердечной любовью обширные просторы! Словно всё пространство – от далёкой сибирской тайги, где ныне были Рада и все общинники, и до новой северной столицы России – вмещалось теперь в духовное сердце, соединённое с Любовью и Покоем Божественных Глубин.

* * *

Началась сильная метель.

Возница-ямщик решил переждать непогоду на постоялом дворе.

Он пошёл распрягать лошадей.

Алексей отряхнул снег, направился к дому, вошёл. Хотел спросить хозяина комнату на эту ночь…

Но, похоже было, что тому сейчас не до нового постояльца…

Богато одетый, крупного телосложения мужчина в камзоле по новому европейскому образцу, но весь растрёпанный, без парика, приличествующего такому наряду, тряс хозяина, который слабо пытался сопротивляться.

– Что хошь делай – а доктора найди! Где хочешь! Немедля пошли!

– Ваша милость, Ларивон Гаврилович! Где ж я возьму лекаря? Метель, пурга! Какой доктор поедет?! Да тут в окру́ге и нет лекарей! В городе только!… Здесь прежде бабка одна врачевала, да померла в прошлом году! Только цирюльник тутошний зубы дерёт… Но, как дочку Вашей милости лечить, он навряд ли разумеет: не учёный он!…

– Если она умрёт… Делай! Ну делай что-нибудь! Найди лекаря! Спасёшь её – озолочу, умрёт – и тебе свет белый не мил будет!

– Да что ж я могу-то?

– Вели запрягать, посылай лекаря искать!

… Он с силой последний раз тряхнул хозяина постоялого двора и отпустил. Тот едва удержался на ногах. Не зная, что дальше делать, он испуганно оглядывался.

Богатый постоялец сел, обхватил голову руками и застонал. На его глазах навернулись слёзы.

В это время из комнаты напротив выбежал мальчик лет восьми, тоже в богатом новомодном наряде, и произнёс в отчаянии:

– Тятя, тятя, Дашеньке совсем плохо, помирает! Тятя, я боюсь!…

… Мальчик подошёл к отцу и остановился в нерешительности.

Алексей ощутил, что может вмешаться и попробовать помочь.

Он тронул Лариона Гавриловича за плечо: