Сказители

Каждый день я весь день напролет занималась домашними делами, стараясь облегчить родителям бремя их забот, как поступила бы всякая хорошая дочь, выказывающая благодарность. Папа говорил, что я для них свет в окошке. В отличие от других семей в нашей деревне, которые отправляли своих дочерей из дома, бороться за существование в большом мире, он обо мне пекся, лелеял меня и делал все, чтобы я жила в комфорте и уюте под их крышей. И тем не менее, в нашем доме стали происходить странные вещи. Странности постоянно проникали внутрь сквозь стены: обрывки слухов о наших соседях, незнакомые образы, казавшиеся неуместными в доме, где я выросла и к которому привыкла. Иногда меня посещали тайные мысли, и чувства, и сомнения, которые я не могла отогнать прочь. Я думала о словах папы, который обещал мне, что мои приступы озноба со временем пройдут сами по себе, но они не проходили. И когда мне казалось, что они оставили меня в покое навсегда, они снова возвращались. Я думала о скандалах, о тех нравоучительных историях про наших деревенских парней и девушек, какие мама мне рассказывала в назидательных целях, чтобы я не стала такой же, как они. И хотя у меня не было ни шанса стать такой же, как они – я же постоянно была у родителей на виду, в доме, не имея возможности куда-либо выйти, – эти слухи находили себе лазейку и проникали сквозь стены нашего дома, постоянно возбуждая во мне сомнения.

Все в жизни происходило так, как происходило, а мне даже не позволяют слушать радио? Мысленно я возражала папе и маме, ощущая в глубине души чувство вины за то, что я такая непокорная. По крайней мере, это были всего лишь мои тайные мысли.

Однажды в нашу деревню приехал мамин работодатель для сбора готовых тканей. Наш дом был последним в его списке. Покуда мама засовывала в его сумку свои ткани, он все поглядывал на меня. Его горящие глаза буквально меня пронзали. Под его буравящим взглядом я чувствовала, как вся обмякаю. Он молчал и редко вставлял слово, но когда он раскрывал рот, его голос звучал ясно и ласково. Он был лет на пятнадцать старше меня, цветом его кожа напоминала коричневый сахар, а на голове была густая копна черных кудельков. Он был высокий и мускулистый, но в его горящих глазах угадывалась какая-то грусть. Его губы задвигались, как будто он собирался что-то мне сказать, но не произнес ни слова.

Наконец он сказал маме:

– Ваша дочь так быстро растет, тетушка.

Мама на миг замерла, прежде чем задать вопрос:

– Как ваша жена?

Он замолчал – словно не найдя слов – и уперся взглядом в бетонный пол.

Не знаю, о чем я тогда думала, но я ткнула его чуть повыше локтя. Он слегка вздрогнул и перевел взгляд на меня.

– Отвезете меня на рынок? – произнесла я.

Он молча глядел на меня, на его губах играла улыбка. Мама обернулась и велела мне пойти наверх.

Думаю, именно в тот момент – зимой 1974 года, в день, когда мамин работодатель заехал к нам в дом забрать ткани и я сгоряча спросила у него, может ли он отвезти меня на рынок, – моя жизнь начала меняться.

Все накатилось, как тихая волна, медленно набегавшая на протяжении следующих нескольких месяцев. Даже в его отсутствие его имя вторгалось в мой дом, произносилось и всплывало в разговорах родителей. Его звали Сисак. Мама как-то сказала папе, какой хороший и трудолюбивый человек г-н Сисак. И они жалели его за то, с чем пришлось столкнуться его жене. Она страдала какой-то неведомой болезнью, которая сделала ее полностью недееспособной. В результате г-ну Сисаку пришлось работать за двоих. А после работы он приходил домой и подбирал мочу и фекалии за больной женой. Бедняга!

Через месяц мама сказала мне, что жена г-на Сисака скончалась после многолетних мучений. К счастью, детей у них не было. Такой неколебимо целеустремленный и добронравный человек, как г-н Сисак, без труда сможет найти себе новую жену. Любая женщина захотела бы для себя такого мужа.

А еще через месяц г-н Сисак пришел в наш дом с обычным визитом – забрать ткани. Он снова взглянул на меня явно с неким намерением и таким видом, будто хотел со мной заговорить, но промолчал. Наконец он открыл рот, и с его губ, точно лепестки цветов, слетели слова. Он смиренно поинтересовался, хочу ли я еще увидеть рынок. Мама повернулась к нему и сказала:

– О, отвезите ее туда, чтобы она наконец увидала, как он выглядит.

В тот же день я забралась в его пикап, и он отвез нас в город Удонтхани[59]. Он провел меня по рынку; я онемела от возбуждения, но жители нашей деревни, похоже, были возбуждены побольше моего. Они глазели на меня, когда мы отъезжали в этой дорогущей машине. Я впервые оказалась так далеко от дома. Г-н Сисак привез меня обратно домой. Он купил мне браслет.

«Вот оно, наверное, каково ощущать себя героиней», – подумала я.