Сказители

Он попросил меня сесть на него верхом и медленно направить его внутрь себя. Я никогда ничего подобного раньше не делала, поэтому стала помогать себе пальцами, а он был слишком возбужден, чтобы что-то сказать, да и я тоже. Во мне возникло глубокое теплое ощущение. Мне было приятно, что хотя бы на миг он оказался в моей власти. Оседлав его, я полностью контролировала ситуацию и смотрела, как он отчаянно стонал подо мной. На моих глазах он обмяк и быстро уснул. Возможно, он лишь притворялся спящим – от смущения. На следующее утро он ни словом не обмолвился об испытанном им остром удовольствии. Он снова стал играть роль героя, не имеющего склонности к пряной пище, убеждая себя, что секс – это не более чем его долг, который он должен исполнять исключительно в репродуктивных целях. Он не развил в себе вкус к пикантному пламени похоти. (Мне же, как бы там ни было, следует лучше контролировать свои желания и знать свое место.) Время шло, и он в конце концов получил то, чего он, по его заверениям, и хотел. Я забеременела и родила его первого ребенка.

Это был первый золотой мальчик. Он был вылитый отец в миниатюре.

У них было много общего: от внешности до цвета лица и характера. Мой сын вел себя в точности как его отец, постоянно прося то одно, то другое и требуя этого от меня. Мне пришлось растить сына, одновременно заботясь о его отце – и это было нешуточное дело.

Возможно, так произошло по той причине, что материнство было мне в новинку, но ребенок рос несносным (чем отличался от двух своих младших братьев, которые родились впоследствии). Он был испорченный и дурного нрава. Он плакал и днем, и ночью, а когда сосал мою грудь, больно кусался. Еще он был очень болезненный и подхватывал одну инфекцию за другой. Такое было впечатление, что он требовал к себе внимания всего мира.

Он был воистину сыном своего отца. Он оказался г-ном Сисаком номер два: г-ном Сисаком, попавшим в тело ребенка. А иметь двух Сисаков в одном доме… Можете себе представить, что это было такое. Он полностью завладел моим вниманием, перетянув его от отца к себе, почти сразу же после появления на свет. Отец и сын, сражающиеся за право владения их одинокой рабыней (О, боже! Вот, наконец-то я это сказала. Прошло много лет, прежде чем я поняла, что была для них обоих всего лишь рабыней.)

В моем представлении отец и сын были сладкой парочкой, от них у меня голова шла кругом. Много лет спустя его отец умрет, и мой сын без промедления примет от него эстафету, унаследовав все его повадки и продолжив идти его дорожкой. Вот что имею в виду, говоря, что они были идеальной парой.

Кроме того, отец и сын были еще и идеально подогнанными друг к другу соперниками. Двое людей, которые хотят получить одно и то же от одного человека, всегда закончат тем, что будут наступать друг другу на пятки. Г-н Сисак выражал недовольство сыном с самого момента его рождения. Наш ребенок, как выяснилось, стал для меня единственным препятствием на пути к выполнению обязанностей хранительницы домашнего очага, ведению хозяйства и заботе о муже. Это была горькая пилюля, которую г-ну Сисаку пришлось проглотить; сын, в конце концов, был его плотью и кровью. Ему пришлось смириться. И тем не менее, он очень быстро вернулся к привычному поведению: брюзжанию, разглагольствованию и раздаче указаний. Ребенок, говорил он, не повод отказываться от обязанностей по дому. Всякая достопочтенная жена, по его убеждению, должна уметь одновременно справляться и с тем, и с другим – и с воспитанием ребенка, и с ведением домашнего хозяйства. Другие жены не такие. (О, мой дражайший супруг! Все достопочтенные жены в тех мыльных операх имели целую армию нянь и кормилиц, которые им помогали. С возрастом я осмелела настолько, что возражала ему хотя бы мысленно.) Позднее он стал вымещать свое недовольство на ребенке. «И что этот проклятый ребенок хочет? Вот подожди, подрастешь, и я тебя научу уму-разуму!»

Короче говоря, ребенку было суждено стать вторым г-ном Сисаком. Г-н Сисак, должно быть, понял это, потому как он воспитал сына в точности по своему образу и подобию. Рамки поведения и наказания, установленные им для сына, мало чем отличались от тех, которые он установил для меня.

Его отец был не единственный, имевший власть наказывать своего ребенка. У меня имелось то же право. Он ведь был и моей плотью и кровью. Я была с ним строга, признаю, но ведь он был мой первенец. Я еще толком не знала, каково это быть матерью. В своем поведении я винила свое же неведение. Он кусал мои соски каждый раз, когда я давала ему грудь. Вы не поверите, какой он был занозой в заднице. Когда я уже не могла больше терпеть его укусы, я намазывала соски ментоловой мазью. Он капризничал, желая взять мою грудь. А я ему говорила, что нельзя – нет, нельзя, мне больно! – а он все никак не успокаивался. Он сучил своими маленькими кулачками и хватался за мои груди. Ну, как хочешь. Он ощущал едкий вкус ментола на моих сосках и с гримасой отшатывался.

– Запомни! Никогда больше не кусай мамины соски!