Сказка четвертая. Про детей Кощеевых

Через пару часов после она уже точно знала, что погорячилась, выставила себя идиоткой и завтра первым делом придет к нему и извинится, чтобы они снова могли быть друзьями. Но она не успела. Демьян пришел к ней первым.

И отчасти это тоже было причиной, по который Юля сейчас стояла здесь. Той ночью он пришел, утверждая, что все объяснит. Он все-таки не оставил ее.

— Евдокия там, где ей хорошо, — ответил Демьян.

— То есть? — оробела Юля.

— Нет-нет, что ты… С ней все в порядке. Она жива и здорова. И относительно довольна своей участью.

— Относительно…

— Да. Потому что она хотела остаться здесь. В моей квартире. Со мной. Поэтому относительно.

Чувство, которое испытала Юля было двояким. С одной стороны, за неизвестную сумасшедшую было боязно. С другой, сумасшедшая обозвала ее прислугой и посягала на Демьяна. А Демьян, выходит, этому и правда был не рад. Ладно, с этим вопросом вроде бы разобрались. Наверное, теперь нужно было переходить к допросу с пристрастием, но Юля не решалась. Демьян выглядел слишком плохо, чтобы на него злиться и в чем-то обвинять. И она спросила совсем другое.

— Как ты?

— Так себе, — ответил он, а потом вдруг улыбнулся. — Но ты пришла, и стало лучше. Я очень рад, что ты пришла, Юль, даже если ты сделала это только за тем, чтобы дать мне по физиономии. Могу подставить щеку.

— Ха-ха… Дурацкая шутка.

— Так я же мастер дурацких шуток.

Она не удержалась и засмеялась. Это была правда. Дем действительно был мастером дурацких шуток, но эти шутки частенько ее спасали. А он улыбнулся еще шире. Юля засмотрелась.

У Демьяна была удивительная внешность. Он как был мальчишкой, так и остался, и если бы она не знала, что ему тридцать четыре, больше тридцати никогда бы не дала. Нос идеально прямой и вздернутый — и как это ему в школе ни разу в него ничем не прилетело? — ямочки на щеках, голубые глаза. Плетеные браслеты, что он, не снимая, носил на руке. А еще кудри… В свое время Юлю зацепила именно его шевелюра. Она шла себе по комнате, полной людей, подумывая о том, куда бы приткнуться, и вдруг наткнулась взглядом на это чудо. Замерла, не поверив своим глазам. Перед ней была эстетика в чистом виде. Пройти мимо такого было бы преступлением. Надо было брать. Но рядом с ним уже крутилась какая-то девица, вовсю строила глазки. Он вроде бы тоже проявлял интерес. И Юля поняла, что у нее будет только один шанс. У нее в руках была банка с пивом. Пить она не пила, а банку взяла за тем, чтобы избежать навязчивых вопросов о причинах своего трезвого образа жизни. Она посильнее встряхнула банку, потом еще и еще раз, и направилась прямо к нему...

Позже ночью, когда он уснул, она запускала пальцы ему в волосы и пропускала его кудри сквозь них, глядя, как они распрямляются, а потом, вернув себе свободу, снова закручиваются в кольца. Как он ей понравился. Простота, с которой он с ней общался, шла рука об руку с уважением. Он был с ней очень вежлив, не позволил себе ни одной скабрезности и явно был готов дать возможность остановиться, если она не захочет продолжения. Не потащил в кровать сразу же, как они приехали. И — черт возьми — он ее раздевал. Определенно, это было самое потрясающее, что случилось с ней той ночью. Он не просто снял с нее эту чертову пижаму, он расстегивал ее медленно и не разозлился, когда замок не поддался с первого раза, а она не сдержалась и рассмеялась. А потом сантиметр за сантиметром высвобождал ее плечи, глядя ей в глаза, и это завораживало и отчего-то пугало. Юля прекрасно помнила, как смутилась в тот момент: она не то чтобы привыкла к такому вниманию. Она ощущала себя дорогим подарком, который неспешно вытаскивают из обертки, желая насладиться предвкушением, потому что ценно не обладание, ценно мгновение. Она поняла, что покраснела по тому, как он улыбнулся ей. А потом поцеловал.

Больше с ней такого ни разу не случилось. То есть раздевать-то ее раздевали, и медленно, и играючи, но вот этого ощущения, когда ты в центре всего, она больше ни с кем не испытала. И оставалось только гадать, как могло бы быть, если бы в ту ночь он хоть что-то к ней чувствовал…