Сказка четвертая. Про детей Кощеевых

— Старый ворчун! Ты любил меня все это время!

Она смачно поцеловала пса в холодный влажный нос и вскочила на ноги. Хотелось куда-то бежать и что-то делать. Мама звала ее готовить ужин. Отлично! И она обнимет ее! И папу! И Демьяна! Нужно устроить внеурочный семейный ужин! Точно!

Нет, сначала умыться.

Да, вот оно — неплохое начало.

Папа всегда говорил, что главное — начать, а начав — продолжить. А папа плохого ей ни разу не посоветовал.

***

Василису Кощей нашел на кухне. Она готовила ужин, и ожесточение, с которым она шинковала морковку, выдавало таящееся в ней напряжение.

Лет десять назад Кощей сделал для себя открытие. Он обнаружил, что семья — это почти что живой организм, и если страдает кто-то один, то по цепочке плохо рано или поздно становится всем. Наверное, это должно было испугать его, ведь такая постановка вопроса свидетельствовала о том, что он стал зависим слишком от многих. Но ничего подобного не случилось. В конце концов то, что он ни на что эту зависимость не променяет, Кощей понял и принял гораздо раньше.

Когда-то давно Василиса сказала, что невозможно понять, что значит иметь ребенка, не испытав это на себе. Родительство оказалось куда прекраснее и куда мучительнее, чем Кощей ожидал.2 Демьян со Златой выросли слишком быстро. И если Демьяну он еще смог это простить, в конце концов тот был мужчиной, да и познакомились они, когда ему было уже двенадцать, то со взрослением дочери Кощей до конца смириться так и не смог. А потом пришел момент, когда она и вовсе отстранилась от него. Он уж точно никак не ожидал, что это произойдет, когда ей будет всего семнадцать. Но нужно было отпустить. Отпустить маленькую девочку, которая так любила кататься у него на руках.

«Наши дети нам не принадлежат», — порой задумчиво говорил Финист после одного-другого стакана меда. Не то чтобы Кощей готов был с этим согласиться, но, кажется, у него не было выбора. «Просто будь готов подхватить», — печально улыбалась Василиса, отлично зная, что он переживает.

И вот момент настал. Но у Кощея вовсе не было ощущения, что он успел подхватить свою дочь. Кажется, она все же упала. И больно ударилась. И, пусть все вокруг и твердили, что дети должны набивать свои собственные шишки, он не мог до конца с этим согласиться, когда речь шла о Злате. Она все еще была его крошкой, и он не готов был добровольно позволить ей удариться. И тем более позволить кому-то ее ударить.

Кощей не был уверен в том, что сделает, если узнает, что кто-то посмел ее обидеть.

— Привет, — позвал Кощей, подходя к Василисе ближе, обнял со спины и поцеловал в висок. — Как она?

— Привет, — отозвалась Василиса. — Все так же. Навела на лицо морок, я уж и не знаю, что думать…

— Морок? Ты уверена?

— Кош! — она все-таки отложила нож и крутанулась в его руках, разворачиваясь к нему лицом. — Не делай из меня дуру! Она безвылазно сидит в темноте, а улыбается как ни в чем не бывало, и вы оба думаете, что я в это поверю?

Глаза у Василисы были влажные, и щеки блестели от слез. Кощей поджал губы.

— И что нам делать? — спросил он.

— Не знаю, — ответила Василиса, шмыгнула носом и вытерла лицо тыльной стороной ладони. — Устроить ей допрос с пристрастием. Но что мы получим в результате? Послушай, ты уверен, что не можешь заглянуть в ее память и...

— Уверен, — перебил Кощей. — Глупо было не ожидать подвоха от подарка Белобога.

— И каких еще сюрпризов нам ждать? — нервно мотнула головой Василиса.

— Не знаю, — признался он и обнял ее. Почувствовал, как ее ладони легли ему на спину, пальцы вцепились в рубашку, а потом и вовсе сжались в кулаки.

— Все наладится, — пообещал Кощей.

Эх, ему б эту уверенность. И насколько бы проще все было, если бы он все-таки смог посмотреть, что случилось. Но ментальные щиты Златы оказались непреодолимыми. Он не учил ее ментальной магии, а даже если она и училась сама, то вряд ли смогла бы самостоятельно поставить такой заслон. И не оставалось сомнений в том, чья это заслуга. Кощей бы тоже не отказался знать, к каким сюрпризам им с Василисой следует приготовиться заранее. И приготовить Злату. Она ведь была всего лишь ребенком, независимо от того, как и для чего сестры-пряхи спряли нить ее жизни.

— Надо успокоиться, — вздохнул Кощей. — Она расскажет, когда будет готова.

— А если нет? А если она нам не доверяет?

— Она же знает, что я за нее порву…

— Вот именно! — снова воскликнула Василиса. — А она упрямая, совсем как ты! И проблемы свои любит решать сама. Кош, она так плакала… Я все думаю, что мы упустили, где не помогли, не защитили… Мы же видели, что что-то не так…

— Она просто повзрослела.

— Не правда! Давай признаем: она говорила, что все хорошо, и мы предпочли поверить.

— Василиса…

— Мы должны были докопаться до сути, и вот теперь… Что же делать? Кош, что нам делать?

Ответа на этот вопрос не было. Кощей погладил ее по голове. Лет пятнадцать назад Василиса перестала носить косу, стала укладывать волосы в узел, словно признала наконец, что она жена и мать. В волосах мелькнуло серебро.