Николаша, забыв даже про боль в руке, скатился вниз, едва не сломав себе шею. «Бежим!» — заголосил теперь уже он сам, благо совместными усилиями сирены и охраны создавался такой шум, что это было все равно — и рванулся прочь; испуганный Николай Николаевич еле поспевал за ним. За их спиной раздались предупредительные выстрелы. Дальнейшее превратилось уж в какую–то решительную фантасмагорию: в полной темноте они снова мчались, задыхаясь, не разбирая дороги, перепрыгивая через заборчики, по каким–то подозрительным дворам, оказывались с разбегу на освещенных улицах, один раз были чуть даже не сбиты машиной, не успевшей затормозить перед ними, выскочившими, как черти из темной подворотни; огни вечерних фонарей прыгали у них в глазах, как полоумные, а через минуту беглецы, оступаясь и скользя на поворотах, снова метались взад и вперед по темным закоулкам, где на них, казалось, кидались какие–то чернильные тени, не похожие даже на человеческие — шарахаясь от чернильных теней, снова они выбегали на освещенные улицы, пока вдруг не поняли, что их — никто не преследует. Нерыжий брат вообще исчез, стоило, видимо, лишь только подняться тарараму возле тюремной стены. Все закончилось, и как–то неожиданно — ничем. «Как и тогда…» — мелькнуло у Николаши.
В итоге своих метаний то взад, то вперед, они недалеко ушли от исходной точки: Николаша увидел знакомый переулок, в глазах у него затуманилась тоска:
— Домой бы мне… — неуверенно затянул он снова.
— Так, — решительно ответствовал его, еще не совсем отдышавшийся, но уже переставший хвататься за грудь, как во время их недавней безумной скачки, спутник, — ежели вы непременно хотите… извольте… я вам покажу… убедиться…
Он потянул Николашу, но не к дому, а снова в глубь темных, но вполне знакомых, покойно засыпающих дворов. Покружив еще совсем немного, с Николашиной помощью вышли и к его двору, с угла. Чтобы попасть внутрь, нужно было только сделать три шага вниз по ступенькам.
— Это ваш дом? — осведомился Николай Николаевич и, получив утвердительный ответ, кивнул.
— Ну, глядите, — указал он повернутой горстью вверх рукою на дом, стоящий шагах в пятидесяти напротив.
Окна Николашиной квартирки на втором этаже были освещены, в них двигались какие–то тени.
Николаша почувствовал внутри пустоту и бесконечную усталость, он сгорбился и лицом посерел. Вдруг почувствовал, что — холодно: — «И пальто в гардеробе оставил…». Снова засаднила пораненная ладонь.
С минуту они молчали. Наконец он произнес, скорее задумчиво, чем вопросительно:
— Это что же — прямо ко мне?.. — и снова умолк.
— Как видите… — ответил спутник, — Даже не скрываются: не надеялись даже, что вы сюда вернетесь… Так что, если желаете — будут вам весьма рады, — добавил он несколько язвительно.
Помолчали.
— Куда же мне теперь… — бессильно прошептал Николаша, — без пальто…
— Да хотя бы и в пальто — не очень логично отозвался Николай Николаевич. — Вам теперь здесь делать нечего. Эк вас… — добавил он как–то странно.
— Вот что, — продолжал он, — могу вам только предложить поселиться пока у меня, а потом, может, что и придумаем. Хотя… — он кашлянул. — Словом, место есть — там, видите ли, незанятых помещений хватает — ну, вы видели. Комфорта, конечно, маловато, но…
— А как же, — Николаша в свою очередь указал непослушной рукой на страшно освещенные окна еще недавно родного, но ставшего теперь чуждым и, быть может, опасным жилища. — Как же — они… могут и… туда? — не очень вразумительно вопросил он.
— Туда они не придут, разве что… — замялся его спутник, но затем решительно продолжил: — Нет, не беспокойтесь. Там делать им нечего.
— А… кому — им?! — наконец, чуть не плача, спросил бедный парень, которому жизнь подсовывала одну загадочную беду за другой, а теперь вот и выбросила, как котенка за шиворот, из собственного дома — и никто не знает, надолго ли это.
— Ну…
— Идемте, — суховато продолжил он после некоторой паузы. — В метро нам, как вы, надеюсь, понимаете, лучше пока… — но, увидев Николашино лицо, запнулся, а затем мягко и заботливо добавил:
— Вы — шарф–то… Прохладно.
Оба они зябко закутались шарфами, к счастью, не принятыми бесстрашной гардеробщицей, и пешком отправились в неблизкий вечерний путь. Шапки они давно потеряли.
…В нескольких кварталах от них, там, откуда они бежали с таким скандалом, давно закончился прием; разошлись пациенты, врачи дописали свои бумажки и тоже разошлись по домам. Не переставая удивляться, дремал внизу за своим барьерчиком дежурный. Уборщицы, звеня и гремя своими орудиями в вечерней тишине, заканчивали ежедневную поломойную работу.