Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе

Павел Пепперштейн: Да, в каком-то смысле западный мир, западный проект глобализации очень пессимистичны и эсхаталогичны. Сериал их не воспевает, но при этом ими все равно восхищается, и они главные герои. Такими и должны быть главные герои: они абсолютно коварны, абсолютно циничны, ими управляют первичные, самые животные страсти. Про Серсею постоянно говорится, что у нее есть только одно хорошее качество: она любит своих детей.

– Которые все погибают. Тема вырождения задана как лейтмотив.

Павел Пепперштейн: Предлагая свой проект единства и глобализации, проект нового мира, Запад тем самым предлагает старому миру гибель, причем делает это осознанно, с большим пафосом, увлеченно. Это имеет отношение уже к структуре капитализма, потому что апокалипсис является главным товаром, абсолютным товаром капитализма. Маркс пишет о фетишизации товаров, а это и есть абсолютный товарный фетиш, конец всего и тотальная гибель всех: богов, людей, животных, разрыв планеты на тысячи частей. Именно в эсхаталогическом ракурсе и предлагается всем жить. Как сказал Пастернак, полная гибель всерьез. Пафос дикий. Все строится, конечно, на пафосе. Запад до неприличия дидактичен и при этом до неприличия патетичен.

– Чем больше дидактики и пафоса, тем больше нам это нравится. Мы не можем этого не признать.

Павел Пепперштейн: Конечно, нам это дико нравится!

– Тем более, как и было сказано выше, сами мы такое снять не можем. И на такой градус пафоса не способны.

Павел Пепперштейн: Мы же как бы белые ходоки…

– А когда были способны?

Павел Пепперштейн: Например, во времена Эйзенштейна. Потому что вообще-то весь Голливуд отсюда вырос. Можно так сказать, что тем самым мы опять же имеем какие-то права на Голливуд.

– Имеем. Мы и есть их темное отражение, или они наше светлое отражение. Поди пойми… Мысль, которая мне пришла в голову впервые во время этого разговора, хотя, может быть, прямого отношения к нему не имеет. Да, это политический, религиозный, стопроцентно мифологический проект «Игра престолов», но ведь в основе западной средневековой культуры, из которой это все сплетено, существует высшая гуманистическая европейская тема или сюжет – о любви. Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Ланселот и Гвиневра – любовь, из-за которой рушится Камелот, как мы знаем, сверхлюбовь. В огромном сериале очень много секса, но он не включает в себя ни одну по-настоящему важную историю любви. Во всяком случае, любви взаимной. Есть сексуальные отношения, есть альянсы, да и все, собственно говоря. Нет любви, кроме родственной, которая тоже слишком близка лояльности, чтобы считать ее любовью. Единственный маленький, несмелый, жалкий намек на историю любви, который здесь есть, моментально заканчивается Кровавой свадьбой. Мужчина вопреки политике выбирает женщину, которую он полюбил…