Читаем Сказки моего детства и прочая ерунда по жизни (Неоконченный роман в штрихах и набросках) полностью

Мои родители никогда не наказывали особенно детей и их отпрыски были довольно самостоятельными и независимыми явлениями природы. Если бы они взялись нас наказывать, то лупцевать нас пришлось бы начать ещё за девять месяцев до нашего рождения и продолжать бить смертным боем до самой нашей смерти. Если собрать все наши проказы, то их хватит на любой роман. Одно то, что к шестнадцати годам у пацанов было по ружью, да ещё Тозовка, о которых не предполагали родители, то вы можете представить, что мы могли натворить. Только бог уберёг нас оттого, что мы не отправили к нему пару представителей земной цивилизации. Если добавить к этому всякого рода самопалы и пистолеты, которые все-таки стреляли, несмотря на те примитивные орудия изготовления, что мы имели, то вы уж точно должны возмутиться и потребовать от нас срочного разоружения во имя своей безопасности. Впрочем, богу было неугодно ломать наши судьбы, и представители человечества так и бродят по земле, не изрешеченные нашими пулями. Впрочем, это оружие превратило нас с братом в страстных охотников, хотя в то время в окрестностях З-й обитали только лисы и пара захудалых зайцев, десяток уток. Но все-таки мы стали ими.

Вы наверно уже представили меня каким-то чудовищем? Напрасно. Всё как раз напротив. Я был тихий, не очень задиристый мальчик, который больше всего времени проводил за книгами, за работой и исправно помогал родителям. О моём существовании многие и не догадывались, даже вездесущие бабки, которые почему-то всегда путали меня с братом, поскольку мне приходилось все время донашивать его одежду, так что эта история принесла не только подвижническое стояние на горохе, ранее изгнание из октябрят и едва ли не из школы, но и всеобщее признание. Из школы меня не выгнали только потому, что средняя школа в З-х была почти единственная. Впрочем, из октябрят меня больше не изгоняли, поскольку я уже учился в третьем классе, так что в следующий раз меня выгоняли уже из пионеров и не единожды. Из комсомола меня не выперли, только потому, что я вступил в него весной последнего года обучения в школе, предвидя хождение в институт и по блату, так как вторым секретарем был одноклассник моего брата Вовка Антонов, с которым мы гоняли футбол, ещё будучи голенастыми недорослями. Мое откровение на бюро Райкома комсомола, по поводу вступления в комсомол, повергло всех в истерический хохот, и меня включили в эту славную организацию, даже без иных прочих формальностей, типа общего собрания и прочих прибамбахов, по одному Вовкиному звонку. Впрочем, к комсомолу я отношусь с уважением, по крайней мере, мужики там были на порядок умнее и серьезнее, чем в партии, и не делали умных лиц при этом.

Эта история приходится на второй период моего хождения в цивилизацию. Цивилизация очередной раз подавилась моими костями и попыталась выплюнуть их, но я этого даже не заметил. Она давилась мною много раз, но мне как-то было не до неё и потому эту самую цивилизацию ещё больше злило. Но пора бы нам вернутся к этой истории. Она наделала столько шума, что даже отец был вынужден меня наказать, хоть я был его любимым дитяти. Все долго качали головой и поминали мне какое-то болото, в котором я водился. Правда, я никогда не считал, что я обитаю в болоте и мало представлял и представляю, где оно находится, просто моя бурная жизнь всегда проходила в тени, вдали от сторонних глаз, вырываясь наружу, входя в противоречия с представлениями о жизни многих, крутым водоворотом и исчезала в глубине, где я предпочитал обитать, мало заботясь о хлебах насущных, что волнует так всех окружающих, поднимая всю муть и грязь вонючего прозябания, против себя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее