Сказки моего детства и прочая ерунда по жизни (Неоконченный роман в штрихах и набросках)

Впрочем, все началось довольно безобидно. Я, как почетный обитатель галёрки, и в давние времена предпочитал сидеть именно там. Правда я не резался в те времена в шахматы или карты, как делал это в студенческие годы, а стрелял из резинки, пулял из трубочек или ещё чёрт знает чем занимался, чаще всего не уроками. Впрочем, я был тогда довольно способным мальчиком и, поскольку мои интересы к миру ещё не сформировались, то я довольно успешно познавал азы наук и даже закончил первые три класса не только без троек, но и без четверок. Позднее я то углублённо, на сколько позволяла информация, которую я мог добыть своими слабыми силами, копался в различных науках: физике, химии, биологии и проча, проча. Даже побеждал на районных, как их там? Кажется, олимпиадах, но ни разу не попал на область, так как у меня так сильно хромал на все ноги русский язык, который я ненавидел до истерики, а школа держала марку. Но бог с этой маркой, но тогда мне было обидно, что на моем месте оказывался другой. Впрочем, в этом была какая-то сыромяжная правда. Приходилось утешать свое самолюбие тем, что я всё-таки этот предмет знал лучше и это признавал не только весь класс, но и вся школа. Впрочем, таких щелчков я на получал за свою жизнь столько, что теперь имею такой иммунитет на несправедливость, что стал наплевательски относиться к ним и принимать их как должное. Но тогда я сидел на предпоследней парте и метил из трубочки в стриженую голову моего приятеля Валеры Усатенко, или в просторечии Усатого. Поскольку он был мой приятель, и главное его голова маячила заманчиво всего-то на второй парте рядом с выходом из класса, а он чем-то, кажется, досадил мне, то это был единственный способ отмщения ему. На переменке я, конечно, не мог отквитаться, так как он был гораздо сильнее меня, а я был тщедушным созданием, энергичным, но никогда не имел обильных мышц или мяса. На нём их было на пару-тройку килограммов побольше, а это в те времена было существенно. Это сейчас я не особенно обращаю внимание и на два десятка разницы, а больше на крепость духа и мастерство. Ни того, ни другого у меня тогда ещё не было, кроме веселого характера и твёрдой руки, которая мастерски направляла жеваные шарики прямо в яблочко, то есть точно посередке между его оттопыренными ушами. Он дергался, крутил головой и искал своего обидчика, который добросовестно прятался за более широкие спины своих одноклассников. Пока моя улыбчивая физиономия случайно не вынырнула из-за спины и нарисовалась не вовремя на "горизонте". Так как жаловаться среди пацанов было "западло". То он попросту показал мне кулак. Я в ответ состряпал рожу и запустил очередной шарик в его затылок, но не попал. Он вертелся и крутился, а я хладнокровно производил его "отстрел". Ему сделали замечание, и он примерно затих, но почти тотчас получил жеваной бумагой по своему стриженому затылку. Всё возобновилось, пока грозное:

– Усатенко, ты опять вертишься, – не пригвоздило его к парте, но стоило учительнице отвести свой взор от него, как тотчас мой бедный приятель подпрыгнул на пару-тройку вершков, так как очередной заряд достиг цели.

Изгнание из класса Усатого не состоялось только по одной причине: прозвенел звонок, и его пытки на этом закончились, но поскольку он находился гораздо ближе к двери, чем я, а дополнительных дверей, как на грех, не предусматривается даже нашими пожарниками, то есть, предусмотрены, но были наглухо забиты, то он занял позицию возле них, с физиономией выражающей, только то, что без боя мне уйти не удастся. Пока толпа просачивалась через эти самые единственные двери и за ними не исчезла наша учительница, ничего, конечно, не происходило. Мы сохраняли статус кво: он торчал на своей позиции, перекрывая мой путь к отступлению, а я добросовестно "собирался" домой, поскольку, как на грех, был последний урок, и все разбежались. Потом началось маневрирование. Я пытался улизнуть, пока мы не схватились в ожесточенном сражении. Будь это большая перемена, а не конец занятий, то наше шумное пыхтение и вопли, потонули бы в шуме толпы, но, как назло, в коридоре стояла гробовая тишина, а наше сражение приняло уже ожесточенный характер. Пусть и Усатый и был меня сильней, но я был гораздо изворотливее его и ко всему прочему прошёл хорошую школу драк со своим брательником, который, по причине старшинства на два года, был не только мощней меня, но и тяжелее, даже на больше килограммов, чем Валерка. Правда, наша драка продолжалась недолго, уже через пять минут или даже меньше того, на пороге возникла наша учительница. Мы тогда, как и полагается малолетним оболтусам, были влюблены в неё. Имени её я не помню, так как прошло столько лет, что и естественно, но фамилию я все-таки запомнил – Петухова. Чёрт знает почему, но она была единственная учительница, которую я любил в школе. Надо же было ей тогда нарисоваться на пороге.