Хорошенькая медицинская сестра нежно взяла Романова под локоток и, чуть-чуть больше чем обычно покачивая бёдрами, повела чистыми коридорами в цокольный этаж, где располагалась приёмная доктора Баюна – ведущего специалиста по внедрению методик лечебных сновидений.
Василий Тимофеевич Баюн при появлении высокого начальства сладко сощурился, словно кот, узревший сметану, и мелодичным необычайно приятным голосом не проговорил, а почти промурлыкал слова приветствия.
Романов в ответ кивнул и беглым взглядом осмотрел кабинет. Ничего примечательного в кабинете не было, разве что широкая застеленная белоснежной простынёй тахта.
– А где приборы и всякие хитрые приспособления, которыми вы меня лечить собираетесь? – задал мучавший его вопрос Пётр.
– Нет никаких приборов и никаких хитрых приспособлений, – промурлыкал в ответ Василий Тимофеевич и снова сладко смежил веки. – Есть только Вы, я, и мой голос.
С этими словами он задёрнул штору и отделил тахту от остального пространства кабинета.
– Можете смело скинуть верхнюю одежду и надеть приготовленный специально для Вас халат. Если хотите, можете весь сеанс оставаться голым, всё равно Вас никто не увидит.
– Это обязательно? – насторожился Пётр.
– Обязательно! – ответил Баюн и Романов уловил в его «медовом» говоре приказные нотки. – Обязательно! Какой может быть лечебный эффект, если Вас стесняет верхняя одежда? Вы должны как можно сильней расслабить мышцы тела, а какое может быть расслабление при затянутом галстуке и давящем на брюшину ремне?
– Уговорили! – подал голос из-за ширмы Романов и, накинув халат, удобно устроился на тахте. – Я готов! Можете начинать!
Он хотел ещё что-то добавить, но тут сумрак больничного кабинета сменился на приятный сиреневый свет, исходивший откуда-то из-под плинтуса, и зазвучала приятная музыка. Романов попытался уловить мелодию, но вскоре понял, что никакая это не музыка, а самая настоящая тоскливая, бередящая душу песнь бродяги-ветра. Пётр смежил веки и воочию увидел, как ветер, завывая, летит над землёй, задевая верхушек вековых сосен, а потом взмывает под облака и, достигнув самой высокой ноты, отвесно падает вниз – на травяной ковёр, чтобы рассыпавшись на тысячи звонких нот, зазвучать вновь, но уже тоньше и пронзительней, так, как умеют это делать только невидимые глазу цикады. Пётр почувствовал, как тёплое теченье неведомой реки омыло его усталое тело и измученную заботами душу и понесло его на своих тёплых и влажных ладонях навстречу сияющей звезде. От звезды исходили тонкие золотистые лучи, которые, причиняя сладостную боль, проникали в самую душу, в самые потаённые уголки сознания, отчего хотелось плакать и смеяться одновременно. Потом звезда закрыла собой весь небосвод, и Пётр, не чувствуя тяжести своего тела, в лёгком золотистом мареве полетел ей навстречу.
– Ещё чуть-чуть! – шептали его губы. – Ещё немного!
И в тот момент, когда ему показалось, что вот сейчас наступит тот благостный миг, который люди привыкли называть счастьем… всё вдруг закончилось.
Пётр замотал головой и понял, что лежит на тахте в больничном халате, и нет никакой музыки сфер и никакого золотистого сиянья.
– Зачем? – обиженным тоном спросил он у стоявшего в изголовье врача.
– Зачем я Вам не дал испытать
– Я мог умереть?
– Хуже! Ваш мозг запомнил бы ощущение удовольствия, точнее,
– А как Вы всё это делаете? – развёл руками Романов. – Я имею в виду музыку, свет, реальное ощущение полёта, переходящее в состояние блаженства! С помощью каких приборов?
– Я уже говорил, что нет никаких приборов и приспособлений. Вы слышали только мой голос и чувствовали только то, что я Вам внушал.
– Да Вы доктор, оказывается, страшный человек! – пошутил Пётр.
– Вы даже не подозреваете, Пётр Алексеевич, насколько Вы близки к истине, – промурлыкал Баюн и, распрощавшись, ушёл по своим одному ему ведомым делам.
Медсестра помогла Петру переодеться в его повседневный костюм и сопроводила в кабинет главврача.
– Ну-с, пациент, как Вы себя чувствуете? – полушутливо поинтересовался Устименко.