Сказки В. Гауфа

— «И это все, что вы можете мне предложить? Я рассчитывал на золото, а вы даете мне какой-то камень!» — воскликнул с досадою Петер.

— «Тысяч сто гульденов хватит тебе на первый раз? Если умело взяться, можно миллионером сделаться.»

— «Сто тысяч гульденов!» — воскликнул радостно бедный угольщик. — «Ну, ну, не стучи так ужасно в груди, скоро разделаемся с тобою. Согласен, Михель! Давай камень и деньги; бери все ненужное себе».

— «Я так и думал, что ты малый с понятием», — отвечал Голландец, весело посмеиваясь. — «Идем теперь, выпьем, я потом тебе деньги отсчитаю».

Они снова сели за стол, пили и угощались; наконец, Петер заснул.

Он проснулся под веселые звуки почтового рожка и с удивлением почувствовал, что сидит в прекрасной карете, что катит по широкой гладкой дороге; а когда выглянул из кареты, он увидел в синеватой дали неясные очертания Шварцвальдена. Сначала ему не верилось, что это он сам и что все это не во сне. Даже одежда на нем была другая; но он так ясно помнил все подробности, что перестал раздумывать и воскликнул: «Я Петер Мунк и никто другой, вот и все!»

Он немного удивился, что не чувствует никакой тоски по родине. А между тем он первый раз в жизни покидал родные леса. Он подумал о матери, оставленной им без призора в горести и нужде; однако, никакой ни грусти, ни жалости не ощущал; ему все было так безразлично! «Ах, да!», — вспомнилось ему, — «ведь слезы, вздохи, тоска, печаль, — все это от сердца, а, спасибо молодцу Михелю, мое — каменное и ничего не чувствует».

Он приложил руку к груди: действительно, не слышно было биения. «Если он так же сдержал слово насчет денег, как насчет сердца, можно себя поздравить», — подумал он и начал обыскивать карету. Он нашел в ней запас платья и всего, что только могло потребоваться ему, но денег не было. Однако, скоро нашлась сумка и в ней бумаги на главные торговые дома разных больших городов, а также запас золота на дорогу. «Теперь все у меня в порядке», — успокоился он, расположился удобнее в углу кареты и спокойно поехал дальше.

Он года два ездил по свету и поглядывал направо и налево из окна кареты или останавливался в гостиницах, бегал по городу и осматривал достопримечательности. Но, странно, его ничто не радовало: ни картины, ни здания, ни музыка, ни танцы; каменное сердце его ни в чем не принимало участия и чувства его как-то притупились ко всему прекрасному. Ему ничего не оставалось как есть, пить, да спать. Так он и жил, болтаясь по свету без цели, ел, чтоб поддержать свое существование, спал от скуки. Временами он вспоминал, что прежде был веселее, счастливее, тогда, когда был еще беден и приходилось зарабатывать свой хлеб.

Тогда, бывало, он увлекался чудным видом на долину, любил музыку и пение, с наслаждением ел скромный обед, приготовленный заботливою матерью. Когда он так припоминал свое прошлое, его удивляло, что теперь он совсем утратил способность смеяться, а ведь раньше он до слез хохотал над всяким пустяком! Когда смеялись вокруг него, он из вежливости делал вид, что улыбается, но сердце — сердце его не улыбалось. Он чувствовал себя очень покойным, но счастья положительно не ощущал. Наконец, ему захотелось на родину, захотелось не с тоски или печали по родине, а просто от пустоты и пресыщения жизнью.

Когда, миновав Страсбург, он снова увидел вдали темные сосны своей родины, увидел статные фигуры, приветливые, открытые лица земляков, услышал родные звуки, такие глубокие, сильные и благозвучные, он быстро приложил руку к сердцу; кровь его сильнее переливалась в жилах и ему казалось, что он сможет обрадоваться или даже заплакать, но нет, что за безумие! Ведь сердце его было каменное, а камни не радуются и не плачут.

Прежде всего направился он к Михелю. Тот принял его с прежним радушием.

— «Михель», — сказал Петер, — «вот я ездил и все видел и, право, все вздор один, только скуку нагоняет. Я согласен, что ваша каменная штука, пожалуй, довольно удобная вещь и кой от чего охраняет: я теперь не сержусь, не грущу, но зато меня ничто не радует и я как-то живу на половину. Нельзя ли этот камешек немного почувствительнее сделать? Или нельзя ли мне старое отдать. Я все-таки за двадцать пять лет успел привыкнуть к нему. Бывали временами неурядицы, а все же сердце то славное, веселое».

Лесной дух злобно и горько усмехнулся.

— «После смерти, друг Петер, ты свое сердце получишь; вернется к тебе твое мягкое, чувствительное сердце и почувствуешь тогда на горе ли или на радость. А теперь — нет, на сем свете тебе им больше не владеть! Но, видишь ли, Петер, ты хоть и путешествовал, но так жить, как ты жил, тебе совсем не в пользу. Утвердись теперь где-нибудь в лесу, построй себе дом, женись, пусти деньги в оборот, вот и не будешь скучать. Ведь ты ровно ничего не делал, вот тебя и одолела скука, а ты все сваливаешь на это невинное сердце».

Петер увидел, что Михель прав в том, что касается праздности, и задался целью составить себе состояние. Михель дал ему еще сто тысяч гульденов и они расстались добрыми друзьями.