Читаем Схватка за Амур полностью

3

Чихачев решил провести детальную съемку рельефа берегов и дождаться вскрытия льда в заливе. Погода стояла солнечная, теплая, к тому же речка Большой Сомон, впадавшая в залив, уже освободилась ото льда и теперь вносила свою лепту в борьбу с зимними оковами. По рассказам охотников-мангунов, залив должен был вскрыться не раньше, чем через неделю. Поэтому мичман со товарищи оборудовал лагерь из трех шалашей, велел Попову вести съемку, а сам на собачьей упряжке отправился в Кизи за провизией, поскольку своя была на исходе и до Петровского ее бы точно не хватило.

Вернулся он 3 мая, когда залив уже полностью очистился. Путешествие было изнурительным: жестокая распутица лишила мичмана собачьей упряжки и забрала у него все силы. Если бы ему не встретился приказчик Березин, шедший на двух упряжках навстречу, неизвестно, чем бы закончилась эта эпопея. Чихачев забрал у него одну упряжку с провизией, а самого Березина отправил в Петровское с докладом для Невельского.

А в лагере его ждал сюрприз в виде молодого человека в матросской форме. Темно-русые кудри его были пересыпаны сединой: видимо, успел многое пережить. Он подошел к мичману, как только тот отдохнул и напился чаю.

– Андрей Любавин, – с заметным французским акцентом представился человек. – Я – русский художник, но долго жил во Франции, потом на острове Таити, в Папеэте. Отсюда и акцент.

– Садитесь, – пригласил Николай Матвеевич. Любавин опустился на чурбачок возле костра. – Я – мичман Чихачев. А как вы очутились здесь, можно сказать, на краю земли?

– Ностальгия заела. На родине никого из близких не осталось, во Франции есть лишь друг в Париже, тоже художник, – грустно улыбнулся Андрей. – А полгода назад умерла любимая жена, от яда какой-то древесной лягушки… – При этих словах лицо Любавина явственно потемнело, черты его обострились, выражая одновременно горе и скрытую злобу. Но это длилось всего какое-то мгновение, в следующую секунду острота изгладилась, лицо приняло прежнее добродушное выражение. – В общем, я не выдержал одиночества. Вот решил любым способом добраться до России. Узнал, что бриг «Справедливость» идет к Камчатке и записался палубным матросом. А после вашего визита на корабль выбрал удобный момент, спустил ялик и сбежал. Можно сказать, не выдержал.

– Странный, прямо скажем, способ вы избрали для возвращения, – вмешался в разговор незаметно подошедший Попов. – Хоть эта земля и объявлена владением России, но она еще не Россия и нескоро ею будет. Отсюда до России, дорогой товарищ, дальше, чем от Таити до Европы. Не по расстоянию, разумеется, а по времени в пути.

– Прошу извинить за любопытство, а что тогда вы тут делаете?

– Мы – люди военные, члены исследовательской экспедиции, – ответил мичман. – База наша на севере, по меридиану выше устья Амура верст на шестьдесят, а по морю и того больше – за сотню. Есть там залив Счастья, а на берегу его зимовье Петровское, вот там и базируемся. Ведем съемку и опись новой территории, собираем сведения по этнографии, геологии, климате, гидрологии – ну, в общем, все, что полагается в экспедиции.

– И карты рисуете?

– Разумеется.

– Так я же могу вам пригодиться как художник, – обрадовался Любавин. – Торопиться мне некуда, главное – быть среди своих, а то эти тропики надоели хуже горькой редьки. Экспедиция когда-нибудь закончится, и тогда я вместе с вами вернусь в Россию.

– Люди нам, конечно, нужны, тем более умеющие рисовать, – раздумчиво сказал Чихачев, – правда, провиант мы получаем только на зачисленных в штат, и того не хватает…

– У меня есть деньги! – воскликнул художник, однако тут же сник: – Но – только франки. Они вам тут вряд ли годятся.

– Деньги сами по себе тут любые не годятся: торговля с аборигенами идет меновая. Но продуктами и товарами нас снабжает Российско-Американская компания – для нее, возможно, ваши деньги что-то будут значить. Впрочем, в конце концов, решать, что с вами делать, будет начальник экспедиции Невельской Геннадий Иванович. Он, разумеется, на базе, а до базы нам еще добираться и добираться. И на веслах, и бечевой. Верст триста, не меньше. Не побоитесь?

– А у меня выбора нет, – весело сказал Любавин. – Бриг-то ушел.

Глава 9

1

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза
Великий Могол
Великий Могол

Хумаюн, второй падишах из династии Великих Моголов, – человек удачливый. Его отец Бабур оставил ему славу и богатство империи, простирающейся на тысячи миль. Молодому правителю прочат преумножить это наследие, принеся Моголам славу, достойную их предка Тамерлана. Но, сам того не ведая, Хумаюн находится в страшной опасности. Его кровные братья замышляют заговор, сомневаясь, что у падишаха достанет сил, воли и решимости, чтобы привести династию к еще более славным победам. Возможно, они правы, ибо превыше всего в этой жизни беспечный властитель ценит удовольствия. Вскоре Хумаюн терпит сокрушительное поражение, угрожающее не только его престолу и жизни, но и существованию самой империи. И ему, на собственном тяжелом и кровавом опыте, придется постичь суровую мудрость: как легко потерять накопленное – и как сложно его вернуть…

Алекс Ратерфорд , Алекс Резерфорд

Проза / Историческая проза