Склад

– Да нет, черт возьми, – сказала Цинния, сделав еще глоток водки. – Хотела попасть в техническую команду. Я в прошлом имела дело с техникой.

– А вы вроде говорили, что преподавали.

Она снова приподняла бровь, такое мимическое движение могло нанести рану.

– Преподавала. Но в колледже подрабатывала ремонтом электроники. За жилье платила одной только заменой треснувших экранов в телефонах. Дети, напившись, часто разбивают телефоны.

Пакстон засмеялся.

– Я бы охотно поменялся с вами местами, если б можно было.

– Ну да? – сказала она. – Не нравится работа копа?

Пакстон почувствовал, как спирт проникает ему в синапсы и нейроны. Приятно было пить и говорить, подобного с ним уже давно не бывало.

– Такая работа не для меня, – сказал он. – Мне властности не хватает.

– Ну, слушайте, бывают вещи и похуже…

Казалось, Цинния поплыла. Он не хотел терять ее так быстро.

– Ну, расскажите о себе. Я знаю, что вы учительница. Знаю, что можете починить телефон. Откуда вы?

– Жила там и сям, – сказала она, оглядывая бар, глядя на свое отражение в зеркале за радугой поблескивающих бутылок со спиртным. – В детстве мы часто переезжали с места на место. Не могу назвать какой-то конкретный город своим родным.

Она отхлебнула водки. Пакстон понурился. Насколько он представлял себе сценарии первого свидания, встреча становилась многообещающей.

Цинния улыбнулась:

– Простите, но это немного скучно, правда?

– Нет, вовсе нет, – сказал Пакстон и засмеялся. – То есть да, скучно.

Она засмеялась в ответ и шлепнула его по руке. Легко, тыльной стороной ладони, и это случилось лишь потому, что она уже подняла руку, чтобы взять стакан с водкой, но он все равно воспринял это как хорошее предзнаменование.

– Ну, а ваши родители? – сказал Пакстон.

– Мама жива, – ответила Цинния. – Беседуем на Рождество. Это, пожалуй, и все, на что мы способны.

– А у меня есть брат, – сказал Пакстон. – У нас тоже так. Мы ладим, но пальцем не пошевелим, чтобы повидаться. Это… Не знаю… – Он хотел сказать что-то еще, но пиво делало свое дело. Он подумал: что, если допить пиво, извиниться и пойти к себе? Принять поражение, пока не истек кровью.

– Что? – спросила Цинния.

Она спросила это так, как будто ей не надо было знать, что он хотел сказать, но все же хотелось узнать. Пакстон вдохнул, выдохнул и наконец вспомнил, что хотел сказать.

– Тут как на другой планете. Такое чувство, будто никогда отсюда не выйдешь. Куда пойдешь? Умрешь от жажды прежде, чем доберешься до цивилизации.

– Да, действительно, – сказала Цинния. – А вы откуда?

– Из Нью-Йорка, – сказал он. – Родился на Стейтен-Айленд.

Цинния покачала головой:

– О, Нью-Йорк. Не люблю я Нью-Йорк.

Пакстон засмеялся:

– Погодите, как это? Кто же не любит Нью-Йорк? Это все равно что… не знаю, не любить Париж.

– Он такой огромный. И грязный. Не оставляет никому личного пространства. – Она свела локти перед собой, как будто шла в тесном коридоре. – Париж тоже не бог весть что.

– А здесь, по-вашему, лучше?

– Ну, я этого не говорила, – сказала Цинния, приподняла бровь, но сразу же опустила. – Это… вроде… не знаю.

– Это как жить в гребаном аэропорту, – сказал Пакстон, понизив голос, как будто кто-то мог его услышать и сделать замечание.

Цинния засмеялась. Звуки соскальзывали с ее губ, будто смазанные маслом. Она широко раскрыла глаза, как будто звук собственного смеха удивил ее. Как будто хотела бы втянуть смех обратно. Наконец она сказала:

– Именно так я вчера и подумала. Шикарно, как в аэропорту.

Цинния допила водку, махнула рукой бармену, чтобы налил еще.

– Надеюсь, вы меня простите, но я сегодня оторвусь. – Она подняла палец в воздух. – И оставьте свои рыцарские манеры. На этот раз плачу я.

– Нравятся мне женщины без предрассудков, – сказал Пакстон и сразу же пожалел об этом. Ему показалось, что он хватил через край. Но Цинния подняла бровь, и эта бровь вдруг приобрела совершенно другой вид. Она выглядела как галочка, которыми отмечают сделанные дела, и обрамляла большой прекрасный глаз. Он видел белок, со всех сторон окружавший зрачок.

– Итак, – сказал, осмелев, Пакстон, – есть какие-нибудь причины для неучастия в светской жизни?

– Ноги.

– Ноги?

– В первый день я ужасно сглупила, вышла на работу в сапогах. – Бармен поставил на стойку только что наполненный стакан. – Спасибо. – Она немного отпила. – Потому что не было кроссовок. Теперь есть. Надо было подумать об этом заранее. У вас, наверно, тоже работа на ногах.

Пакстон подумал, можно ли рассказать ей о борьбе с «Забытьём». Вряд ли это было тайной. Добс не предупредил, что об этом нельзя никому говорить. Иногда рассказать полезно. К тому же это могло произвести на нее впечатление: едва он попал в команду, ему сразу же дали особое поручение.

– Тут проблема с «Забытьём», – сказал Пакстон. – Начальство считает, что я могу пригодиться, поскольку работал в тюрьме. Типа, что я эксперт по контрабанде. На самом деле это не так. Но… уж лучше так, чем торчать на сканировании. Я люблю сложные задачи.

– Потому и стали изобретателем?