Скорость тьмы

Я не понимаю, почему люди говорят, что космос холодный, темный и враждебный. Неужели они никогда не выходили на улицу ночью и не смотрели вверх? А настоящая тьма, где бы она ни была, еще не доступна изобретенным человечеством приборам, она таится на самом краю Вселенной, куда еще не добрался свет. Но свет ее догонит.

До моего рождения существовало еще больше заблуждений о детях с расстройством аутистического спектра. Я читал об этом. Беспроглядная тьма.

Я не знал, что Линде нравятся звезды. Не знал, что она хотела заниматься астрономией. Может быть, она даже мечтала побывать в космосе, как и я. Я до сих пор мечтаю. Вдруг, если лечение сработает… от этой мысли я замираю в счастливом оцепенении, а потом ощущаю потребность подвигаться. Встаю, потягиваюсь, но этого недостаточно.

Когда я захожу в зал, Эрик слезает с батута. Он прыгал под пятую симфонию Бетховена, но эта музыка слишком тяжелая для моих раздумий. Эрик кивает, я меняю музыку, перебирая варианты, пока не нахожу подходящий. «Кармен». Оркестровая сюита. То что нужно.

Радостное возбуждение. Взрыв эмоций. Я прыгаю выше и выше, ощущая чудесную свободу полета и не менее прекрасное приземление, пружинят суставы, напрягаются мускулы, выталкивая меня на еще большую высоту. Противоположности – это одно и то же с разным знаком. Действие и противодействие. Сила притяжения. У силы притяжения в принципе не существует противоположности, но эластичная поверхность батута ее создала. Цифры и закономерности проносятся у меня в голове, соединяясь, распадаясь, создавая новые соединения.

Помню, как я боялся воды – ее непредсказуемых, текучих прикосновений. Помню бурную радость, когда я наконец поплыл, осознание того, что, несмотря на непрочность поверхности, на ее непредсказуемость, я могу оставаться на плаву и двигаться в нужном направлении. Помню, как я боялся велосипеда, его неустойчивости, и ту же бурную радость осознания, что способен управлять его непредсказуемостью, подчиняя хаос своей воле. Сейчас мне вновь страшно – еще страшнее, потому что теперь я отчетливо вижу: я рискую потерять все, чему научился, ничего не получив взамен, но если поймаю волну, освою велосипед, то выиграю несравнимо больше.

По мере того как устают ноги, я подпрыгиваю все ниже и ниже, потом останавливаюсь.

Они не хотят, чтобы мы стали глупыми и беспомощными. Они не хотят разрушать наши мозги, они хотят их использовать.

Я не хочу, чтобы меня использовали. Я хочу использовать собственный мозг для своих целей.

Я, может быть, попробую пройти лечение. Меня не заставляют. Я могу жить и без него – со мной и так все хорошо. Но я уже немножко хочу попробовать – ведь если я изменюсь (по своей воле, а не по их приказу), то смогу научиться многим вещам, о которых лишь мечтал. Не одной конкретной вещи, а вообще, в целом.

– Я не буду прежним, – говорю я себе, подпрыгивая и взлетая в неизвестность и пустоту, где нет привычной силы притяжения.

Выходя из зала, ощущаю легкость – сила притяжения до сих пор не до конца вступила в свои права, а внутри меня больше света, чем тьмы. Но сила притяжения возвращается, когда я думаю, как расскажу о решении друзьям. Думаю, им это не понравится, как и нашей правозащитнице.

XX

Заходит мистер Алдрин и сообщает, что в настоящее время компания не согласна предоставить нам лечение «Целая жизнь», хотя, возможно (он подчеркивает, что это лишь вероятность), компания посодействует тем, кто успешно пройдет экспериментальное лечение и захочет получить «Целую жизнь» после.

– Слишком опасно делать их вместе, – поясняет мистер Алдрин. – Больше риска, и потом, если что-то пойдет не так, последствия будут более долгосрочными.

Сказал бы прямо: если лечение только навредит, ваше состояние ухудшится и компании придется дольше вас обеспечивать. Но я знаю, нормальные люди обычно не говорят прямо.

После его ухода мы не разговариваем между собой. Все смотрят на меня и молчат. Надеюсь, Линда все равно согласится на лечение. Я хочу еще обсудить с ней звезды, силу притяжения, скорость света и тьмы.

В своем кабинете звоню мисс Крисли из юридической помощи и говорю, что решил пройти лечение. Она спрашивает, уверен ли я. Я не уверен, но решил. Потом звоню мистеру Алдрину и сообщаю ему. Он тоже спрашивает, уверен ли я.

– Да, – отвечаю я и спрашиваю: – А ваш брат будет лечиться?

Мне интересно, что будет с его братом.

– Джереми?.. – Мистер Алдрин будто бы удивлен, хотя, по-моему, это разумный вопрос. – Не знаю, Лу… Смотря сколько волонтеров набирают. Если будут приглашать людей со стороны, я подумаю – наверное, стоит ему предложить… Если бы он смог жить самостоятельно, если бы стал счастливее…

– Он не счастлив? – спрашиваю я.

Мистер Алдрин вздыхает.

– Я… редко о нем говорю…

Я жду. Если редко говоришь о чем-то, это не значит, что ты не хочешь об этом поговорить. Мистер Алдрин откашливается и продолжает:

– Нет, Лу, он не счастлив. Он очень… нездоров. Бесконечные врачи… родители очень старались, но он так и не научился нормально разговаривать.