Скорость тьмы

– Не знаю, – говорю я. – В книгах вообще не пишут про скорость тьмы. Мне недавно сказали, что у тьмы нет скорости, что тьма – это просто отсутствие света, но я думаю, тьма не просто есть на этом месте, она должна была туда добраться.

Они какое-то время молчат.

– Если «Целая жизнь» способна продлить наше существование, то, может быть, нечто может увеличить скорость света, – говорит Дейл.

– Кэмерон хотел быть первым. Кэмерон станет нормальным первым. Это быстрее, чем мы, – говорит Чай.

– Я в зал, – отвечает Эрик и разворачивается.

Линда хмурится. На лбу глубокие бороздки морщин.

– У тьмы должна быть скорость. Противоположность – значит то же самое, но с другим знаком.

Эту мысль я не понял. Жду объяснения.

– Положительные и отрицательные числа отличаются только знаком, – медленно продолжает Линда. – Они расходятся в разных направлениях: от меньшего к большему. Точно так же свет и тьма являются противоположностями, но на самом деле – это одно и то же, отличие лишь в знаке! – Она внезапно всплескивает руками. – Вот что мне нравится в астрономии! Во Вселенной столько всего, столько звезд, столько пространства! Ничто и все одновременно!

Не знал, что Линде нравится астрономия. Она всегда казалась самой погруженной в себя, самой аутичной. Но я понимаю ее мысль. Мне тоже нравятся последовательности: от меньшего к большему, от близкого к далекому, от светового фотона, который непосредственно соприкасается с оболочкой глаза, до источника света, который находится далеко в пространстве на расстоянии многих световых лет.

– Я люблю звезды, – говорит Линда. – Я хочу, точнее хотела, работать со звездами. Меня не взяли. Сказали: «Вы нам не подходите. Эта работа для избранных». А я же знаю, что им нужно знание математики. Я знаю, что хорошо разбираюсь в математике, но мне приходилось брать адаптированные курсы, хоть я сдавала все тесты на сто баллов. А когда мне наконец разрешили ходить на хорошие курсы, было уже поздно. В колледже посоветовали заняться прикладной математикой и компьютерной грамотностью. Со знанием компьютера легко устроиться на работу. Сказали, астрономия – это непрактично. Если я буду жить дольше, то еще не поздно.

Это самая длинная речь Линды за все наше знакомство. Щеки ее порозовели, глаза почти не бегают.

– Я не знал, что ты любишь звезды, – говорю я.

– Звезды далеко друг от друга, – говорит она. – Они общаются, не соприкасаясь. Они светят друг другу издалека.

Я говорю было, что звезды не общаются, потому что они не живые, но что-то меня останавливает. Я прочитал в одной книге, что звезды – это раскаленный газ, а в другой, что газ – это неодушевленная субстанция. Но может быть, книга ошибается. Может быть, они газ, но газ живой?

Линда смотрит на меня – прямо в глаза.

– Лу, а тебе нравятся звезды?

– Да, – говорю. – А еще сила притяжения, свет, космос и…

– Бетельгейзе[8], – заканчивает Линда.

Она улыбается, и в холле вдруг становится светлей. Я не осознавал, что было темно. Тьма была там первой, но свет догнал ее.

– Ригель (звезда первой величины в созвездии Орион), Антарес (красная звезда первой величины). Свет и разные цвета, длина волны.

Она помахивает рукой в воздухе, я понимаю, что она изображает длину волны и частоту колебаний.

– Двоичная система исчисления, – добавляю я, – коричневый карлик[9].

Ее лицо морщится, потом расслабляется.

– О, они устарели! – говорит она. – Чу и Сандерли многих из них переклассифицировали. – Она останавливается. – Лу, я думала, ты все время проводишь с нормальными. Притворяешься нормальным.

– Я хожу в церковь. На фехтование.

– Фехтование?

– На шпагах. Это… как игра, – поясняю я, но это ее не успокаивает. – Мы стараемся уколоть друг друга.

– Зачем? – Вид у Линды удивленный. – Ведь тебе нравятся звезды.

– Фехтовать мне тоже нравится, – говорю я.

– С нормальными людьми, – уточняет она.

– Да, и они мне нравятся.

– А мне тяжело… – говорит она. – Я хожу в планетарий, пытаюсь разговаривать с приглашенными учеными, но все время сбиваюсь. Я вижу, что они меня сторонятся. Будто я глупая или сумасшедшая.

– Мои знакомые в принципе ничего… – говорю я и чувствую себя виноватым (Марджори гораздо лучше, чем просто «ничего». Том и Люсия гораздо лучше, чем «ничего»). – Все, кроме того, который пытался меня убить.

– Пытался убить? – переспрашивает Линда.

Я удивляюсь, что она не знала, но потом вспоминаю, что я ей не рассказывал. Она, наверное, не смотрит новости.

– Он был на меня зол, – объясняю я.

– Потому что ты аутист?

– Не совсем… ну… пожалуй, да…

Пожалуй, в основе гнева Дона был сам факт того, что такой неполноценный и неправильный человек, как я, успешен в этом мире.

– Вот ужас! – с нажимом произносит Линда, передергивает плечами и, отвернувшись, повторяет: – Мне нравятся звезды…

Я иду в кабинет, размышляя о свете, тьме, звездах и межзвездном пространстве, заполненном светом, который они излучают. Как в пространстве, где столько звезд, остается тьма? Если мы видим звезды, значит есть свет. Есть приборы, которые фиксируют невидимый глазу свет – он повсюду.