Скучаю по тебе

Однажды, когда мы все еще были маленькими, мы ездили на каникулы в Ирландию и отдыхали на море. И мы, дети, построили дамбу, запустив туда ручеек воды. К тому времени, когда пришла пора уходить с пляжа, из ручейка уже набрался целый водоем. Тогда мы вместе встали у дамбы и на папин счет «раз-два-три» лопатками разрушили всю дамбу, отпустив ручеек в море. И вот на месте водоема снова оказался песок, вода вся утекла в море, и я смотрела на закат, и мне было отчего-то грустно, как будто ручеек унес в море частичку меня.

– Наверное, я только что пережила стадию гнева, да? – спросила я Шона.

– Тесс, горе – это череда состояний, это процесс, – ответил он.

– Я не злюсь на маму, в общем-то, – сказала я. – Ведь я любила ее больше всех. Просто я хотела бы, чтобы она не ставила всех превыше себя, потому что в итоге нам всем от этого стало только хуже, потому что лучше бы она была жива и рядом с Хоуп, она была ей так нужна…

– А тебе она была нужна?

– Но, если бы она не умерла, я не чувствовала бы такой потребности в ней!

– Тесс, ты иногда говоришь как Хоуп.

Люди, рассуждая о воспитании, часто забывают, что это обоюдный процесс. Не только взрослые воспитывают детей, но и дети влияют на взрослых. Все говорят о том, как дети подражают взрослым, забывая, что и взрослые часто подражают детям. Смешные словечки, которыми часто оперируют в семье, они же исходят от детей. И уж если мы с Хоуп в чем-то похожи, то еще неизвестно, она у меня этому научилась или я у нее. А может быть, это просто генетика.

– Ну, давай-ка мы теперь со всем этим разберемся, – предложил Шон.

Я кивнула.

– Похоже, твой основной страх – это страх смерти, – сказал он. – Ты думаешь, что можешь умереть молодой, потому что твоя мама умерла в молодом возрасте?

– И ее мама тоже…

– То есть, наверное, есть какой-то тест, который может определить твои риски?

– Есть. – И тут я процитировала статью, прочитанную недавно в журнале: – Но только у пяти процентов пациентов с раком молочной железы причины его появления можно объяснить генетикой. И в настоящий момент тест назначают только в том случае, если есть подтверждение мутации генов у ближайших родственников…

Я уже консультировалась с врачом по этому поводу. Та приятная женщина, к которой я обычно ходила, ушла в декрет, и я попала на прием к заведующему отделением, старому доктору, который знал меня с детства и все еще воспринимал как маленькую девочку.

– Сколько тебе лет, Тесс? – спросил он, разглядывая записи в моей карте. – Двадцать четыре! Ты слишком молода. У теста на генетическую предрасположенность много серьезных последствий…

Иногда бывает страшно спросить, какие же это «серьезные последствия», как будто, если ты произнесешь эти слова вслух, они обязательно сбудутся. Поэтому я спросила:

– А в каком возрасте мне можно будет его пройти?

– Можно подумать об этом, когда тебе будет за тридцать и у тебя уже будут дети. Наслаждайся жизнью, Тереза! Не волнуйся!

– Это просто безумие, – сказал Шон. – Если такой тест существует, ты должна потребовать, чтобы тебе его провели. А что по этому поводу думает Дейв?

– Он говорит, что доктор наверняка лучше знает. Очевидно, в этом есть резон.

Этот доктор не диагностировал у моей мамы рак яичников, но она к нему и не обращалась, так что я не могу его в этом винить. Та молодая врач, у которой я была до него, сказала, что, если я буду принимать оральные контрацептивы, у меня хотя бы снизится риск развития рака яичников.

– Ты говорила Дейву, что не хочешь детей?

– Нет, – призналась я.

– Почему?

– Потому что тогда он начнет говорить, что у меня еще нет детей, поэтому мне кажется, что я не хочу быть матерью, но потом…

– А вдруг он скажет, что тоже не хочет детей и просто хочет быть с тобой?

– Не скажет.

– А вдруг скажет? – Шон не сводил с меня глаз.

– Тогда я не знаю…

Но вдруг мне все стало понятно.

В наш последний вечер мы втроем пошли на балет с участием Кевина – «Ромео и Джульетта». У него была не роль Ромео, но Бенволио, с большим сольным выходом во втором акте. Кевин был просто бесподобен, но что мне понравилось больше всего, так это юношеский задор, который он привнес в роль, подшучивая и подтрунивая над своими друзьями, Меркуцио и Ромео. Я сразу вспомнила, как они с Бренданом в детстве гоняли мяч на заднем дворе, и чуть не расплакалась, потому что, если бы наш папа мог увидеть его на сцене сейчас, он бы понял, что в балете нет ничего женственного, и он бы гордился старшим сыном. И еще я знала, что в глубине души именно этого Кевину и хочется больше всего до сих пор – чтобы папа им гордился.

Я пыталась ему сказать об этом на приеме после балета, но, конечно, это было не то. Такие слова гораздо важнее услышать из уст отца. И кстати, да, он выступал в парике.