Скворцы

Дверь распахнулась, и впечатлительное Олесино сердце тихонечко ахнуло: перед ней стоял былинный витязь, только почти совсем седой. Тёмные глаза смотрели приветливо, но цепко — пытаясь рассмотреть разбудившее его недоразумение в футболке навыпуск, с двумя серебряными колечками в одном ухе и мальчишеской стрижкой, от которой уважающий себя парикмахер уже бился бы в истерике. Правда, по общим контурам фигуры мужчине удалось понять, что перед ним — дама:

— Чем могу быть полезен?

Мать моя женщина — а голос какой! Именно такие — низкие, бархатистые мужские голоса были сильнейшей Лисиной слабостью, которую она тщательно скрывала ото всех, думая, что никто не замечает ни этой страсти, ни попыток утаить её.

Как всегда, в минуту волнения, горло будто широкой и плотной лентой перехватило, отчего поначалу у Олеси получилось что-то вроде:

— Здрсть-звиньть-пыжста!

Словно со стороны увидав, насколько нелепы и шёпот её и вид, девчонка расправила плечи, отклеила взгляд от тапочек визави, втянула побольше воздуха… И, хотя голова ещё кружилась, — от резкого притока кислорода, конечно же, — она сумела произнести не то, что разборчиво, а вполне великосветски:

— Здравствуйте! Мы тут у вас крышу кроем, а ложек я не захватила! Не найдётся ли у вас минут на тридцать ровно пять ложек?

Богатырь улыбнулся — уж очень забавное вышло преображение — и удивительно быстро для мужчины разобрался в сварганенной Лисой каше:

— Здравствуйте! Значит, это ваши друзья тут гудят дни напролет? А вы им еду принесли? Ну, кто бы мог подумать, совсем по-старинному, по-крестьянски… Не стойте на пороге, заходите!

Дверь распахнулась, а он, не дожидаясь, пока Лиса войдёт, шагнул из чисто символической прихожей в столь же махонькую кухню. Зашумела вода.

«Эх, а посуду-то перед употреблением моет», — ласково усмехнулась шальная лисья мыслёнка. Отсвет этой улыбки лёг на лицо девушки, и вернувшийся в прихожую хозяин глянул удивлённо — с чего это она так развеселилась? Поди пойми этих женщин…

— Вот, — и он протянул Лисе букет влажных ложек.

— Через полчасика верну, нормально? Вы дома будете?

И снова задумчивый и долгий взгляд в попытке определить, что же это за нахалка такая застенчивая.

— По нынешним временам не следовало бы мне отвечать на этот вопрос. Но ложек в доме осталась только одна, так что придётся поверить в вашу порядочность.

Только-только пришедшая в себя Лиса снова злостно смутилась — а с нею такого давно не случалось — да так и застыла с поднятыми удивлённо бровями. Возникшая тишина вдруг показалась неловкой, как слон в фарфоровой лавке.

Смущение заразно, к слову, но взрослые люди лучше умеют его прятать и быстрее преодолевают, поэтому Олесин собеседник кашлянул пару раз и сообщил своим доводящим до вожделеющей дрожи голосом, что никуда он не денется, будет дома, поскольку приболел немного. Помолчал и неожиданно для себя добавил:

— А мои все в деревне…

Лиса, которой, судя по всему, гены бабушки-врача передались ещё и на душевном уровне, при слове «приболел» насторожилась и вгляделась в великана пристальнее. А поняв, что бедняга к тому же и один-одинешенек болеет, выпалила:

— Может, вам каких лекарств купить надо?

Нет, ну что ты будешь делать?! Слова ей лишнего не скажи — тут же десяток найдёт!

— Девушка, — протянул он саркастически, — вас вообще-то друзья с ложками ждут.

Она быстро кивнула, круто развернулась…

Уже даже щиколотки её ускользнули в чердачный проём, а он всё ещё стоял и смотрел туда, прислушиваясь к юным балагурящим голосам. Затем качнул головой, поморщился от резкого движения и захлопнул дверь.

Обычно Лиса с наслаждением смотрела, как мальчишки уминают её стряпню, а на сей раз сидела задумчивая, позабыв черпать из общего котла свою — вполне, впрочем, птичью — порцию. Оперлась щекой о кулачок с зажатой в нём ложкой и глядела куда-то в пространство.

— Ты чего, опять не выспалась? — сочувственно спросил Лёша, на что она рассеянно и как-то невпопад качнула головой.

— Оставь девушку в покое, Лёх, — наставительно промычал сквозь еду Кот, — она влябилась.

Знал бы Кирка, насколько близок к истине, возможно, и помолчал бы. Но он не знал.

— Поручик Ржевский, а вам слова никто не давал, — это уже Сашка вступился за так и молчавшую сестру.

Браун только глянул тепло на подругу и вполголоса попросил:

— Ли, давай-ка, поешь ещё — вкусно же…

Олеся поблагодарила его улыбкой и принялась есть — борщ и правда, удался. Впрочем, вкусна та еда, которая приправлена любовью.

«Раз, два, три, четыре», — Татьяна Николаевна шагами мерила кухню. Муж нынче уехал до вечера — в Потсдам: выступить на мероприятии, посвящённом историческому событию, которое в сорок пятом году определило дальнейшую судьба мира — и всех, кто в нём жил, живёт и очень бы хотелось верить, будет жить. Михаил готовился к лекции более, чем тщательно, днями просиживал во всех доступных на тот момент библиотеках, а уж волноваться начал за неделю до.