Скворцы

Романтический хмель конца восьмидесятых выветрился из головушек как раз в девяносто третьем. Часть головушек — что похитрей да половчей — как обычно, хорошо присосалась к кормушке новых властителей жизни. Но были и те, кто предпочёл держаться от всей этой грязи подальше. И просто жить, делая свою повседневную работу, в глубокой глубине сердца веря в то, что жизнь непременно наладится — она не может не! Да, всё в заднице, производство загнулось, вокруг руины прежней — такой непростой, но в целом-то, положа руку на сердце, вполне налаженной жизни, народ если не мрёт и не пьёт, то спасается бегством или торгует, на улицах по весне не видно женщин с круглыми животиками, чуть застенчиво, но весело распирающими одёжки — их просто нет сейчас, этих женщин! Они либо в очереди на аборт сидят, либо успевают предотвратить зачатие. На тех, кто решается рожать, смотрят сочувственно, как на умалишоток, даже врачицы-гинекологини. Но всё это сейчас, которое кажется безумно длинным, потому что — новое. На самом деле, пройдет лет пяток — и всё изменится. Надо просто потерпеть. Как прадеды терпели, и деды с отцами. Просто потерпеть. И не забывать при этом — жить.

«Н-да, мозги закипают», — этот приговор Кирка вынес себе в полпервого, и снова глянув на часы, прикинул, что Лиса, небось, ещё полуночничает…

В дверь он звонить не стал. Просто, вышел на общий балкон, смежный с балконом скворечника, повёл носом. Ну да, барышня опять разорилась на «Винстон». Он перегнулся через перила и вполголоса окликнул:

— Лиса! Открой.

И в качестве пропуска предъявил бутылку «Алиготэ», пару минут тому назад купленную в круглосуточно торговавшем ларьке у подъезда.

С той стороны к нему протянулась тонкая девичья ручонка и бутылку сцапала. Раздался нежный шёпот:

— Щ-щас!

И Кирка, чувствуя, как с каждым шагом отступает головная боль, почапал к двери, приветственно светившей ему навстречу самыми классными в мире словами.

Легонько сопела во сне тёплая июльская ночь, горизонт со всех сторон окаймляла непроницаемая темнота, содрогаясь иногда в рыжих тревожных зарницах. А двое странных детей странного времени сидели на балконе, удобно устроившись на битком набитых древним барахлом коробках — чем не кресла? Вино в кружках, свеча на блюдце и старый добрый друг рядом… до чего хорошо знать, что есть в мире тихий островок, в гавань которого можно зайти — отдохнуть от печали. Вот только жить на этом острове нельзя. Почему? Да вы и сами знаете.

У Лисы была думка, и она её усиленно думала. Перед Киркиным приходом, в частности. А уж когда появился любимый собеседник… Нет, конечно, сначала немного заправились «Гражданью», потом сошлись на том, что Желязны, Шекли и Саймак — это круто, а Бредбери — на самом деле не фантаст, а философ. Затем они перетёрли покрышки Шумахеру, Алези и Сенне. Дальше друзья перебросились парой слов о загранице вообще и Татьяне Николаевне в частности. Ни с кем, кроме своих, не обсуждали Саша и Олеся решение мамы и Михаила Леонидовича остаться… Но только Аля и Кот сумели понять ступор, в который впал при этом известии Скворцов. Браун, правда, счёл нужным промолчать, что с его точки зрения решение как раз таки весьма неплохое, но вот не успел остановить Нинель, которая необдуманно предложила Сашке уехать к маме с Олесей и Алей: «Ведь здесь так тяжело, а у вас такая возможность!» Скворцов тогда церемониться не стал, поскольку имел привычку на дурацкие слова огрызаться:

— У нас — з-д-е-с-ь — всё скоро наладится. Только, для этого должен хоть кто-то остаться.

Нинель тогда чуть жальце не прикусила от Сашкиной резкости — раньше он себе с ней такого не позволял… и сейчас любитель остренького Кот не преминул это припомнить. На что Лиса отмахнулась ручкой: плен оно всё, и ты мне лучше скажи, Котяра — люди боятся показаться или оказаться?

Кирка глубокомысленно изобразил из себя пыхающего дымом дракона:

— Чиста-а психалагиццки показаться дерьмом куда комфортнее, чем оказаться таковым.

В высшей степени чувствительный к перепадам хозяйкиного настроения Лисин нос откровенно сморщился: ведь, оказавшиеся тем самым, о чём за приличным столом не говорят, даже и не грузятся особо по этому поводу.

— Короче, Кот, показаться не тем, кто ты есть, хреновей, чем оказаться. Все мы носим маски, и это, блин, обидно, когда на нас замечают не ту, которую мы сами нацепили.